Социально-психологические аспекты изучения этнической идентичности
Автор:
Т. Г. Стефаненко
Опубликовано: March 1, 2007, 12:00 am Оценка посетителей сайта: 7.33 (проголосовало: 3)
Во второй половине нашего столетия в мировом масштабе наметились процессы, характеризующиеся всплеском осознания своей этнической идентичности — принадлежности к определенному этносу (этнической общности). В то же время в российской науке остается множество белых пятен, связанных с ее исследованием. 
Даже значение термина «этнос» до сих пор остается неоднозначным. В наши дни многие российские этнологи и психологи продолжают рассматривать этнос как реальную социальную группу, сложившуюся в ходе исторического развития общества (см. Андреева, 1996; Пименов, 1994). Но в мировой науке широкое распространение получил еще один подход к изучению этнических общностей: как социальных конструкций, возникающих и существующих в результате целенаправленных усилий политиков и творческой интеллигенции для достижения коллективных целей, прежде всего обеспечения социального комфорта в рамках культурно однородных сообществ (см. Тишков, 1997).
Oднако для психолога важны не различия — действительно радикальные — между подходами к интерпретации этноса; не столь существенно, представляют ли этносы изначальную характеристику человечества или они созданы заинтересованными в этом идеологами. Для него более важно то общее, что есть во всех подходах — от отцов-основателей психологии народов М. Лацаруса и Г. Штейнталя до Л.Н. Гумилева — признание того, что этнос является для индивидов психологической общностью, а этническая идентичность представляет собой одну из (или даже единственную) его характеристику.
С точки зрения социального психолога, не очень важно и то, на основе каких характеристик строится осознание этнической принадлежности. В качестве этнодифференцирующих, то есть отличающих данный этнос от всех других, могут выступать самые разные характеристики: язык, ценности и нормы, историческая память, религия, представления о родной земле, миф об общих предках, национальный характер, народное и профессиональное искусство. Список этот бесконечен, в нем может оказаться и форма носа, и способ запахивания халата, как у древних китайцев. Или некоторые элементы материальной культуры, которые считают значимыми для идентификации корейцы, проживающие в Средней Азии: особая терка для резки овощей, национальный маленький столик, удлиненные подушки, машинка для резки лапши (Левкович, Мин, 1996).
Значение и роль признаков в восприятии членов этноса меняются в зависимости от особенностей исторической ситуации, от стадии консолидации этноса, от специфики этнического окружения. Этнодифференцирующие признаки почти всегда отражают некоторую объективную реальность, чаще всего элементы духов- ной культуры. Но отражение может быть более или менее адекватным, более или менее искаженным, даже ложным. Например, общность происхождения членов современных этносов — это красивый миф; с одной и той же территорией могут ассоциировать себя несколько народов. Многие элементы народно-бытовой культуры сохранились только в этнографических музеях. Этнический язык может быть утрачен большинством населения и восприниматься лишь как символ единства. Так, в проведенном в Казах- стане исследовании привязанность к этническому языку студентов-казахов проявилась в частности в том, что 98,1% респондентов считают его родным, хотя четвертая часть из них «русскоязычна» (Донцов, Стефаненко, Уталиева, 1997). Иными словами, этническая общность — это прежде всего общность представлений о каких-либо признаках, а не сама по себе культурная отличительность. Совсем не случайно, попытки определить этнос через ряд признаков постоянно терпели неудачу, тем более что с унификацией культуры количество этнодифференцирующих признаков неуклонно сокращается.
Итак, с позиции психолога можно определить этнос как устойчивую в своем существовании группу людей, осознающих себя ее членами на основе любых признаков, воспринимаемых как этнодифференцирующие. Рост этнической идентичности, затронувший население множества стран на всех континентах, вначале даже получил название этнического парадокса современности, так как сопутствует все нарастающей унификации духовной и материальной культуры. В настоящее время этническое возрождение рассматривается одной из основных черт развития человечества во второй половине ХХ века. Почти повсеместный интерес к своим корням у отдельных людей и целых народов проявляется в самых разных формах: от попыток реанимации старинных обычаев и обрядов, фольклоризации профессиональной культуры, поисков «загадочной народной души» до стремления создать или восстановить свою национальную государственность.
Но если во всем мире представители разных наук уже более тридцати лет изучают этническое возрождение, то в бывшем СССР, если верить многочисленным специалистам-обществоведам доперестроечной поры, процесс шел в противоположном направлении: национальные общности не только расцветали, но и сближались, а национальный вопрос был полностью решен. На самом деле ситуация в нашей стране не отличалась от мировой, и у многих народов наблюдался рост этнической идентичности и даже этнической солидарности. Исключение, пожалуй, составлял лишь русский народ, привилегированность которого приводила к тому, что очень многие его представители очень слабо осознавали свою к нему принадлежность и не проявляли явных национальных чувств. Так, согласно результатам этносоциологических исследований, проведенных в 1988 г., около 25% русских затруднялись ответить, что их роднит со своим народом кроме «пятого пункта» в паспорте.
Мы не будем подробно останавливаться на непсихологических причинах небывалого роста этнической солидарности большинства народов бывшего СССР, а только перечислим некоторые из них: 1) имперское колониальное наследие, в частности приоритет православной церкви даже в годы гонений на религию — когда все церкви были «плохие», православная была все-таки немного лучше; 2) преступления против человечества (депортации целых народов, репрессии против национальной интеллигенции); 3) сверхпроизвольность этно-территориального членения страны. Только 53 народа из более чем 100, проживавших на территории бывшего СССР, имели свои национальные единицы, причем была установлена их строгая иерархия — союзные республики, автономные республики, автономные области, автономные округа. А статус национально-государственных образований и их границы очень часто определялись без учета численности и реального расселения народов.
В этой ситуации задолго до распада СССР многие этносы стремились к самоопределению, рассматривая существующий порядок как незаконный. Национальная напряженность проявлялась во многих регионах, случались и массовые выступления: например в 70-х — начале 80-х гг. они происходили в Грузии, Абхазии, Северной Осетии, Якутии. Этнографы и социологи знали, что на территории СССР существуют многочисленные узлы межнациональных противоречий, которые в любой момент могут вспыхнуть — Абхазия, Нагорный Карабах, Южная Осетия и многие другие. И все-таки кризис конца 80-х гг., когда гласность выпустила джинна из бутылки, застал всех врасплох. Кризис затронул практически все народы, населяющие одну шестую часть света, но формы его проявления, связанные с ростом этнической идентичности и этнической солидарности, крайне разнообразны.
Не подготовленными к кризису оказались не только государственные структуры, но и научное сообщество, многочисленные специалисты, занимавшиеся доказательством расцвета и сближения наций: историки, философы, социологи, демографы. Не подготовленными оказались и психологи, но по другой причине — этнопсихология в это время находилась в нашей стране в зачаточном состоянии. Этнопсихологические исследования не проводились с 30-х гг., когда их фактически запретили, прямо связывая с расизмом и национализмом.
Но если в жизни современного человека осознание своей принадлежности к определенному народу, поиски его особенностей — в том числе и особенностей психики — играют столь важную роль и оказывают столь серьезное влияние на отношения между людьми — от межличностных до межгосударственных, то совершенно необходимо изучение психологического аспекта этниче- ского фактора. Среди множества вопросов, требующих ответа этнопсихологов, и те, которые затронуты в этой статье: каковы психологические причины роста этнической идентичности в наше время, почему именно этнические общности часто оказываются аварийными группами поддержки в ситуации острой социальной нестабильности, какие стратегии используются людьми для поддержания позитивной этнической идентичности.
В мировой науке существует несколько объяснительных концепций этнического возрождения второй половины ХХ века. Разные социологические школы объясняют рост этнической идентичности: а) реакцией отставших в развитии народов на порождающую этнокультурное разделение труда экономическую и техноло- гическую экспансию народов более развитых; б) мировой социальной конкуренцией, в результате которой интенсифицируется внутриэтническое взаимодействие несмотря на унификацию материальной и духовной культуры; в) повышением влияния больших социальных групп в экономике и политике и облегчением процессов их сплочения благодаря средствам массовой коммуникации. При этом утверждается, что именно этнические общности оказываются в более выгодном положении, чем другие большие группы, например классы.
Мы не будем анализировать достоинства и недостатки этих социологических концепций, так как в любой из них, как справедливо отмечает этносоциолог А.А. Сусоколов (1990), этнос рассматривается как группа, призванная обеспечивать экономические и политические преимущества. А психолога этнос интересует прежде всего как психологическая общность, способная успешно выполнять важные для каждого человека функции: 1) ориентировать в окружающем мире, поставляя относительно упорядоченную информацию; 2) задавать общие жизненные ценности; 3) защищать, отвечая не только за социальное, но и за физическое самочувствие.
Человеку всегда необходимо ощущать себя частью «мы», и этнос — не единственная группа, в осознании принадлежности к которой человек ищет опору в жизни. Среди таких групп можно назвать партии, церковные организации, профессиональные объединения, неформальные объединения молодежи и т.д. и т.п. Многие люди целиком «погружаются» в одну из подобных групп, но с их помощью стремление к психологической стабильности не всегда может быть реализовано. Опора оказывается не слишком устойчивой, ведь состав групп постоянно обновляется, сроки их существования ограничены во времени, самого человека могут за какой-то проступок из группы исключить. Всех этих недостатков лишена этническая общность. Это межпоколенная группа, она устойчива во времени, для нее характерна стабильность состава, а каждый человек обладает устойчивым этническим статусом, его невозможно «исключить» из этноса. Именно благодаря этим качествам этнос является для человека надежной группой поддержки.
Конечно, кроме этнических есть и другие стабильные большие группы. Еще больше их существовало на более ранних этапах развития человечества. В традиционных обществах и сейчас имеются группы, которые лучше, чем современные этносы, выполняют ценностно-ориентационную и защитную функции. Так, получаемая от них информация не только однородна и упорядочена, но и требует однозначного, безукоризненно точного выполнения множества обрядов, сопровождающих каждый этап жизни человека от рождения до смерти, а также всю его хозяйственную деятельность. Культуры таких групп, т.е. культуры, ориентированные на предков и традиции, великий американский этнолог Маргарет Мид назвала постфигуративными.
Современные этнические общности не имеют столь непререкаемых традиций и стабильной картины мира, многие элементы их культуры размываются — интернализируется хозяйственная деятельность, жилище, пища, искусство. Этносы в значительной степени оторваны от традиций, поведение предков не рассматривается членами группы как эталон. Согласно терминологии М.Мид, это кофигуративные культуры, в которых «…преобладающей моделью поведения для людей оказывается поведение их современников» (Мид, 1988, с.342).
Но американская исследовательница предсказывала появление еще одной культурной нормы — префигуративных культур, где не предки и не взрослые современники, а сам ребенок определяет ответы на сущностные вопросы бытия. В этом случае старшие не видят повторяющимся в жизни молодых их собственный опыт. Жизнь родителей не является моделью для детей, происходит разрыв поколений. Дети как бы говорят родителям: ты никогда не был молодым в мире, где молод я.
В жизни современного общества можно обнаружить свидетельства того, что прогноз М. Мид сбывается. Тенденция к росту влияния сверстников на процесс формирования ценностнонормативных ориентаций подростков и к одновременному снижению влияния семьи зафиксирована и в эмпирических исследованиях отечественных социальных психологов. Так, Е.П. Авдуевская и С.А. Баклушинский выявили достаточно яркие, хотя и не достигшие статистической значимости изменения в социальной сети московских подростков: между 1991 и 1993/94 гг. доля сверстников в ней возросла с 42% до 50%, а доля семьи снизилась с 50% до 41% (Авдуевская, Баклушинский, 1995).
Но если бы предсказание американской исследовательницы сбылось полностью, человечество исчезло бы с лица земли. Несмотря на любые инновации, человечеству, чтобы самовоспроизводиться и саморегулироваться, необходимо сохранять связи между поколениями. Не случайно, и результаты упомянутого исследования Авдуевской и Баклушинского свидетельствуют о том, что даже в условиях быстрых социальных изменений российские подростки, хотя и интенсифицируют связи со сверстниками, ориентируются прежде всего на нормы и ценности взрослых.
Более того, в современном мире наблюдается психологический сдвиг в настроениях людей — больший интерес к корням, к традициям и обычаям предшествующих поколений. Это умонастроение есть последствие международных конфликтов, опасности ядерной войны, экологической угрозы. Человек ощущает нестабильность окружающего мира, уменьшается его оптимизм и желание смотреть вперед. Все больше людей — даже молодых — склон- ны смотреть назад и вглубь, искать поддержку и защиту в стабильных ценностях предков. Поэтому именно межпоколенные стабильные общности, прежде всего этносы, несмотря на предсказанные М. Мид и действительно наметившиеся тенденции к их разрушению, приобретают столь существенное значение в жизни современного человека.
Итак, мы выделили одну из психологических причин роста этнической идентичности во второй половине двадцатого века — поиск ориентиров и стабильности в перенасыщенном информацией и нестабильном мире. Вторая психологическая причина лежит на поверхности и ее наличие не требует особых доказательств. Это интенсификация межэтнических контактов, как непосредственных (трудовая миграция, студенческие обмены, перемещение миллионов эмигрантов и беженцев, туризм), так и опосредованных современными средствами массовой коммуникации от спутникового телевидения до сети «Интернет». Повторяющиеся контакты актуализируют этническую идентичность, так как только через сравнение можно наиболее четко воспринять свою «русскость», «еврейство» и т.п. как нечто особое.
Психологические причины роста этнической идентичности едины для всего человечества, но особую значимость этнос приобретает в эпоху радикальных социальных преобразований, приводящих к социальной нестабильности. Именно в подобный период, переживаемый Россией в настоящее время, этнос выступает в качестве аварийной группы поддержки. В СССР и кроме этносов существовали стабильные, могущественные группы, по отношению к которым очень многим людям удавалось сохранять позитивную групповую идентичность. При государственном социализме многие граждане СССР чувствовали себя полностью защищенными и оберегаемыми великой державой. Защиту человек, даже если он только декларировал коммунистические нормы и ценности, очень часто искал и у партии.
Но времена изменились. Нет больше великой державы — СССР, могущественной партии, славного комсомола. Человек остался один на один с нелегкой жизнью и не знает, кто он такой, на какие ценности ему ориентироваться. Как никогда ему требуется защита и поддержка, т.к. распад СССР и советской системы повлекли за собой массовый «культурный шок» и потерю устойчивой социальной идентичности (Андреева, 1997). А когда окружающий мир перестает быть понятным, начинается поиск групп, которые помогли бы восстановить его целостность и упорядоченность, защитили бы от трудностей пореформенной жизни.
И действительно, за последние годы в России появилось много новых групп, претендующих на эту роль — кришнаиты и хиппи, белое братство и рокеры. Предпринимаются попытки возродить уничтоженные за годы советской власти общности: действуют общества потомков дворян и купцов, все более активны «казачьи войска». Партии исчисляются десятками, если не сотнями. Но для большинства граждан России все эти группы не могут успешно выполнять ценностно-ориентационную и защитную функции из-за особенностей, о которых уже говорилось. Более того, очень часто эти объединения — во всяком случае на первом этапе своего существования — оказываются лишь инсценировками групп, если использовать термин, предложенный социологом Л.Г. Иониным (1996). Как он справедливо отмечает, в подобных группах превалируют внешние знаки идентификации: их члены осваивают символику одежды (сари, кожаные куртки, казачью форму), специфический жаргон, стиль движений и приветствий.
Многие люди «погружаются» в подобные субкультуры, но для большинства в период слома социальной системы необходимо «зацепиться» за что-то более стабильное, за намного более устойчивую группу. Как и в других странах, переживающих эпоху острой социальной нестабильности, в России такими группами оказались межпоколенные общности — семья и этнос. Не следует также забывать, что этническая идентичность является наиболее доступной формой социальной идентичности именно у нас в стране: самоотождествиться с «народом» для большинства граждан не составляет труда, так как советская паспортная система превратила «национальность» в расовую категорию, определяемую по «крови» (происхождению родителей), тогда как во всем цивилизованном мире это понятие означает гражданство.
С помощью осознания своей принадлежности к этносам потерявшие опору в жизни бывшие граждане бывшего СССР стремятся найти выход из состояния социальной неприкаянности и беспомощности, обрести психологическую безопасность и стабильность, почувствовать себя частью общности, которая имеет привлекательные черты. Конечно, на первых этапах и здесь не обходится без «инсценировок». При этом «новые этнические русские» (или украинцы, татары и т.п.) не так давно осознававшие себя прежде всего как «советских» и мало задумывавшиеся о том, что их связывает с этносом кроме пятого пункта в паспорте, часто выделяют либо самые внешние знаки идентичности (национальную одежду, другие элементы оформления внешности, стиль речи), либо глубинные факторы крови, миф об общем происхождении. Так, члены русских националистических групп опираются на идеи о великом предназначении России, рассуждают, используя архиизированный стиль речи, о тайнах русской души. Доказывая превосходство своего народа с помощью самых красивых усов или самой загадочной души, люди тем самым используют и социально-психологические механизмы, которые помогают противопоставлять свой народ всем остальным и смотреть на них сверху вниз.
Речь идет прежде всего о процессах категоризации (на «мы» и «они»), социальной идентификации и социальной дифференциации, если использовать категориальную сетку английских исследователей А. Тэшфела и Дж. Тернера, получившую широкое распространение в мировой социальной психологии (Tajfel, Turner, 1986). Они выдвинули общий психологический принцип, согласно которому дифференциация (или оценочное сравнение) категоризуемых групп неразрывно связана с другим когнитивным процессом — групповой идентификацией. Или, по меткому выражению русского мыслителя Б.Ф. Поршнева — «всякое противопоставление объединяет, всякое объединение противопоставляет, мера противопоставления есть мера объединения» (Поршнев, 1973, с. 14).
Единый процесс дифференциации/идентификации приводит к формированию социальной идентичности, которая в самом общем смысле — есть результат процесса сравнения «своей» группы с другими социальными объектами. Именно в поисках позитивной социальной идентичности индивид или группа стремятся самоопределиться, обособиться от других, утвердить свою автономность.
Этническая идентичность — составная часть социальной идентичности личности, психологическая категория, которая относится к осознанию своей принадлежности к определенной этнической общности. В ее структуре обычно выделяют два основных компонента — когнитивный (знания, представления об особенностях собственной группы и осознание себя как ее члена на основе определенных характеристик) и аффективный (оценка качеств собственной группы, отношение к членству в ней, значи- мость этого членства). Некоторые авторы выделяют и поведенческий компонент социальной идентичности, понимая его как реальный механизм не только осознания, но и проявления себя членом определенной группы, «построение системы отношений и действий в различных этноконтактных ситуациях» (Дробижева и др., 1996, с.296).
В процессе своего становления этническая идентичность проходит ряд этапов, соотносимых с этапами психического развития ребенка. Одним из первых концепцию развития у ребенка осознания принадлежности к национальной группе предложил Ж. Пиаже. В исследовании 1951 г. он проанализировал — как две стороны одного процесса — формирование понятия «Родина» и одновременно с ним развивающихся образов «других стран» и «иностранцев». Развитие этнической идентичности швейцарский ученый рассматривает прежде всего как создание когнитивных моделей, ответом на которые являются этнические чувства. Пиаже выделяет три этапа в развитии этнических характеристик: 1) в 6-7 лет ребенок приобретает первые — фрагментарные и несистематичные — знания о своей этнической принадлежности; 2) в 8-9 лет ребенок уже четко идентифицирует себя со своей этнической группой, выдвигает основания идентификации — национальность родителей, место проживания, родной язык; 3) в младшем подростковом возрасте (10-11 лет) этническая идентичность формируется в полном объеме, в качестве особенностей разных народов ребенок отмечает уникальность истории, специфику традиционной бытовой культуры.
К настоящему времени проведено большое количество исследований, в которых уточняются и конкретизируются возрастные границы этапов в развитии этнической идентичности. Первые «проблески» диффузной идентификации с этнической группой большинство авторов обнаруживает у детей 3-4 лет, есть даже данные о первичном восприятии ярких внешних различий (цвета кожи, волос) детьми до трех лет. Но практически все психологи согласны с Пиаже в том, что «реализованной» этнической идентичности ребенок достигает в младшем подростковом возрасте, когда рефлексия себя имеет для человека первостепенное значение.
В последние годы особое внимание исследователей привлек еще один аспект формирования этнической идентичности — появление у индивида чувства неизменности и устойчивости этнических характеристик — этническая константность (Ocampo, Bernal, Knight, 1993). Как свидетельствуют полученные эмпирические данные, формирование этнической константности протекает аналогично процессам усвоения постоянства половых и расовых признаков: сознательное отнесение себя к определенному этносу и использование этнических ярлыков происходит раньше, чем ребенок начинает осознавать константность этнических характеристик. Более того, К. Окампо, М. Бернал и П. Найт — сторонники теории когнитивного развития Пиаже — утверждают, что этнические константы, утверждаясь в сознании индивида в подростковом возрасте, завершают собой как формирование этнической идентичности, так и процесс поэтапного осознания неизменности основных психосоциальных характеристик. Иными словами, наблюдается четкая временная последовательность формирования трех основных констант. Осознание неизменности половых характеристик наступает в 2-2,5 года, расовых — в 8-9 лет, а этнических, в процессе которого необходимо использование сложных механизмов социокультурной идентификации и межпоколенной передачи информации — не ранее 12-13 лет.
Среди современных исследователей нет единства в вопросе о последовательности возникновения когнитивных и аффективных компонентов. Одни считают, что этнические предпочтения формируются лишь к 9-10 годам на основе достаточно значительных этнических знаний. Но в других исследованиях было обнаружено, что детские предпочтения этнических групп не всегда коррелируют с информированностью об этих группах, предубеждения могут предшествовать какому-либо знанию (Phinney, 1990).
Но какие бы вопросы ни оставались спорными, совершенно очевидно, что в процессе формирования этнической идентичности ребенок проходит ряд этапов от диффузной до реализованной идентичности и результатом этого процесса в подростковом возрасте является эмоционально-оценочное осознание своей принадлежности к этнической группе. В настоящее время все большее внимание исследователей привлекает также идея о том, что этническая идентичность содержит в себе, кроме поверхностного осознаваемого, более глубокий неосознаваемый слой (Солдатова, 1998).
Этнический статус чаще всего остается неизменным на протяжении всей жизни человека. И все-таки этническая идентичность не статичное, а динамичное образование: процесс ее становления не заканчивается в подростковом возрасте. Внешние обстоятельства могут толкать человека любого возраста на переосмысление роли этнической принадлежности в его жизни, приводить к трансформации этнической идентичности. После накоп- ления фактов рыхлое этническое сознание часто становится более устойчивым и даже может меняться, как это произошло с жителем Минска, католиком, родившимся в пограничной с Польшей Брестской области. Он «числился поляком и считал себя поляком. В 35 лет поехал в Польшу. Там убедился, что с поляками объединяет его религия, а в остальном он белорус. С этого времени осознает себя белорусом» (Климчук, 1990, с.95).
Кроме бесчисленных обстоятельств индивидуальной человеческой жизни на формирование и проявление этнической идентичности влияет целый ряд факторов, обусловленных особенностями социального окружения и межгрупповых отношений. Среди самых существенных психологи выделяют: 1) глобальные изменения в социально-политической сфере и связанные с ними изменения в межэтнических отношениях; 2) гетерогенность/гомогенность этнического окружения.
Что касается первой группы факторов, то значимые события в социальной сфере могут способствовать интенсификации этнической идентичности целого народа. Ярким примером этого является рост этнической идентичности титульных этносов независимых государств, образовавшихся на руинах советской империи. В этом случае осознание принадлежности, с одной стороны, к этнической общности, а с другой, к государству, дополняют и усиливают друг друга. В исследованиях, проведенных в 1990- 1996 гг. в Беларуси и в Литве, у групп большинства была обнаружена «глубоко политизированная позитивная этническая иден- тичность, тесно связанная с чувством Родины и гражданской принадлежности» (Науменко, 1997, с.81).
В этой ситуации этническая идентичность пробудилась и у многих русских жителей бывших союзных республик, но это сопровождалось формированием отрицательных гетеростереотипов и ростом негативных чувств, связанных с этнической принадлежностью, а также обостренным восприятием дискриминации и увеличением культурной дистанции с «титульным» этносом. Т.е. проявился «синдром навязанной этничности», который «означает, что этническая принадлежность человека, против его собственной воли и желания, становится чересчур значимой характеристикой его бытия и сознания, начинает определять его место в обществе, комплекс прав и обязанностей, а в его самоидентификации выходит на одно из первых мест» (Лебедева, 1997, с. 106).
Oсознание людьми своей этнической принадлежности значи тельно варьирует от того, живут ли они в полиэтнической или моноэтнической среде. Ситуация межэтнического общения дает индивиду больше возможностей для приобретения знаний об особенностях своей и других этнических групп, способствует развитию межэтнического понимания и формированию коммуникативных навыков. Отсутствие опыта межэтнического общения обусловливает, с одной стороны, меньшую предрасположенность к подобным контактам, с другой стороны, меньший интерес к собственной этничности.
Различия в осознании этнической идентичности обнаружены и у подростков, живущих в разных гетерогенных средах. Когда этот показатель сравнивался у русских в Беларуси и Казахстане, то выяснилось, что этническая идентичность наиболее сильно выражена у тех, кто живет в условиях сильно отличающейся по своим этническим признакам культуры (в Казахстане). А для индивидов, живущих среди представителей группы, близкой в культурном отношении (в Беларуси), осознание собственной этничности не становится жизненно важной проблемой (Романова, 1994).
Итак, этническая идентичность более четко осознается, а знания о различиях между группами приобретаются раньше, если ребенок живет в полиэтнической среде. Но насколько точны эти знания и насколько позитивны социальные установки во многом зависит от того, к какой группе он принадлежит — большинства или меньшинства. Британскими социальными психологами было выявлено, что дети пакистанских иммигрантов в Шотландии получают представление об этнических группах раньше, чем дети шотландцев, являющихся группой этнического большинства. Дети из группы меньшинства неизбежно осведомлены о доминантной культуре как через средства массовой коммуникации, так и через личные контакты. А их сверстники из группы большинства могут вообще не обладать знаниями о пакистанской культуре, если они не имеют соседей этой национальности. Они общаются в основном внутри своей группы, а контакты с национальными меньшинствами протекают в контексте доминирования норм их культуры. Но даже если члены группы меньшинства обладают знаниями о различиях между двумя культурами, это вовсе не означает, что они обязательно признают свою принадлежность к меньшинству.
В многочисленных исследованиях развития этнической идентичности, проводившихся в США, Великобритании, Новой Зеландии, дошкольникам предъявлялся набор кукол или картинки с изображением людей разных рас и национальностей и предлагалось выбрать те, которые больше похожи на них самих. Дети из групп меньшинств часто выбирали «неправильные» стимулы, например черные дети выбирали белых кукол. А белые дети выбирали кукол, действительно похожих на них.
Тенденция для членов групп меньшинства идентифицироваться с доминантной группой отражает раннюю осведомленность детей о существовании определенной социальной структуры, о том, что в обществе одни группы оцениваются выше, чем другие. В выборе кукол маленькие дети с еще не сформировавшейся социальной идентичностью либо проявляют желание принадлежать к группе с более высоким статусом, либо даже считают себя принадлежащими к ней.
С возрастом и развитием этнической идентичности у членов этнических меньшинств обычно происходит сдвиг к «внутригрупповой ориентации». В процессе социализации и инкультурации ребенок приобретает новые знания о межэтнических различиях и более четко определяет свою принадлежность к определенной группе. Одновременно, как не без сарказма писал Э. Эриксон:
«Ему внушают убеждение, что именно его «вид» входил в замысел творения всеведущего Божества, что именно возникновение этого вида было событием космического значения и что именно он предназначен историей стоять на страже единственно правильной разновидности человечества под предводительством избранной элиты и вождей»
(Эриксон, 1996 б, с. 311-312).
Иными словами, у детей целенаправленно формируется позитивная этническая идентичность. Даже несмотря на это, высокостатусная группа большинства, если можно так сказать, «социально желательная группа», может оставаться для ребенка референтной (эталонной), но «приписанным» он окажется к другой этнической общности. Это происходит из-за того, что процесс этнической идентификации представляет собой не только осознание индивидом членства в группе, но и принятие группой индивида, когда общество «решает», членом какой группы является его подрастающий член. И все-таки в случае неблагоприятного межгруппового сравнения члены этнических меньшинств имеют широкий выбор стратегий при определении этнической идентичности.
Первая - наиболее естественная для человека — стратегия состоит в стремлении сохранить или восстановить позитивную этническую идентичность, которая дает ощущение психологической безопасности и стабильности. Для этого они используют стратегию социального творчества, состоящую в пересмотре критериев сравнения. В качестве основных форм этой стратегии выступают:
а) поиск новых оснований для сравнения. С проявлением данной стратегии мы встречаемся в автостереотипах групп, потерпевших поражение в экономическом соревновании. Группы с более низким статусом имеет тенденцию характеризовать себя с точки зрения теплоты и добросердечия. Например, в российско- финском исследовании, проведенном в середине 90-х гг., нами было установлено, что московские старшеклассники воспринимали представителей своей этнической общности (русских) как гостеприимных, общительных, отзывчивых и щедрых. А финны в их представлении оказались стремящимися к успеху, деловитыми, предприимчивыми, аккуратными и добросовестными, т.е. обладающими качествами, которые способствуют достижению успеха в делах, но в России традиционно занимают низкие места в иерархии личностных черт как ценностей (Андреева и др., 1997). Другой пример успешного использования новых критериев для сравнения — движение «черное — это прекрасно» в 70-е гг. в США, которое поспособствовало тому, что идентичность афромериканского меньшинства стала намного более позитивной, а маленькие черные дети перестали выбирать белых кукол как наиболее привлекательных и похожих на них.
б) выбор для сравнения еще менее успешных или еще более слабых групп и восстановление таким путем субъективного благополучия. Так, восточные немцы после воссоединения Германии оказались на более низкой ступени социальной иерархии, чем западные, но свое недовольство они направили не на могущественное государство и не на доминантную группу западных немцев. Для сравнения они нашли еще более уязвимые группы иностранных рабочих (вьетнамцев, турок и т.д.). С этим связан рост предубеждений и агрессивных актов против иностранцев в восточных землях ФРГ.
O При принятии этнической идентичности члены групп дискриминируемого меньшинства могут выбрать и другую стратегию — принять правильную самоидентификацию вместе с негативной оценкой группы. При этом у них формируется негативная этническая идентичность. Но принимая негативную самоидентификацию, человек может по-разному реагировать на негативные суждения о своем этносе. Он может относить их к другим членам своей группы, но не к самому себе, установив психологические границы между ними и собой.
Нечто подобное обнаружил В.С. Собкин у еврейских подростков, которые при переходе от подросткового возраста к юношескому проявили тенденцию «разотождествления» перспектив своего народа в России и своих собственных: увеличилось число тех, кто считает, что для евреев нет перспектив в России, но выросла доля оптимистов относительно своих жизненных перспектив (Собкин, 1995). На наш взгляд это именно проявление рассматриваемой стратегии, а не показатель «психологической ассимиляции» — утраты этнической идентичности.
Сохранение себя как особой группы допускает и формирование идентичности по негативному принципу: «пусть мы такие плохие, но это действительно мы». Подобное аффективное подчеркивание принадлежности выявлено во Франции у выходцев из стран Северной Африки.
Третья стратегия состоит в попытке сменить группу. Если рассматривать этнос как биосоциальный организм, то он оказывается группой с нулевым уровнем межгрупповой мобильности: никто не может выбирать этническую группу, к которой хотел бы принадлежать, этничность есть наследуемое качество. Однако в наше время редко кто, придерживаясь столь крайней точки зрения, определяет этническую принадлежность человека по «крови». Большинство исследователей считает ее скорее приписываемым, чем наследуемым качеством. Как уже отмечалось, в процессе социализации и инкультурации общество «приписывает» ребенка к определенному этносу. В результате у большинства людей проблемы выбора не возникает, но многие, прежде всего члены групп меньшинства и выходцы из межэтнических браков, проходят через «постоянный внутренний референдум» на лояльность к той или иной общности. У них в процессе этнической идентификации кроме критерия приписывания (то, кем другие их воспринимают) большую роль играет и критерий внутреннего выбора (то, кем они сами себя осознают). Весьма современно звучат слова замечательного русского ученого Г.Г. Шпета о том, что принадлежность человека к народу определяется не биологической наследственностью, а сознательным приобщением к тем культурным ценностям и святыням, которые образуют содержание истории народа: «Человек, действительно, сам духовно определяет себя, относит себя к данному народу, он может даже «переменить» народ, войти в состав и дух другого народа, однако опять не «произвольно», а путем долгого и упорного труда пересоздания детерминирующего его духовного уклада» (Шпет, 1996, с.371).
Критерий приписывания особенно важен, когда этничность проявляется в очень явных физических характеристиках, например расовых различиях. Даже люди, имеющие объективные основания причислять себя к какой-либо общности, например дети из смешанных в расовом отношении браков, часто оказываются чужими для нее: кем бы сам себя не осознавал мулат, для белых он — африканец, а для черных — белый. Много примеров подобной несбалансированности двух указанных критериев мы найдем в художественной литературе. Раскрытию этой проблемы посвящен роман современного американского писателя Т. Корагессана Бойла «Восток есть Восток». Герой романа, сирота, не знавший отца-американца, и в раннем детстве потерявший мать-японку ищет и не находит Родину-мать. В Японии Хиро Танака оказался вечным чужаком:
«Длинноносый. Маслоед поганый. Эти оскорбления преследовали его всю жизнь. Он рыдал на руках у бабушки после детского сада, был козлом отпущения в начальных классах, в средней школе его без конца лупили, а из морского училища,… пришлось уйти, потому что соученики не давали ему прохода. Они называли его гайдзином, «иностранцем»
(Корагессан Бойл, 1994, с. 12).
Хиро мечтал воссоединиться с многоплеменным американским народом. Но когда он попадает в США, американцы тоже ненавидят его и — в силу трагического стеченья обстоятельств — травят, травят в буквальном смысле слова, как дикого зверя:
«Поймали, затравили. Наставили ружья, напустили собак… Ведь он, в сущности, одной с ними породы, вот в чем все дело-то, неужели они не поняли? Тоже из их своры. Но не видят, не чувствуют. Надели наручники, дали под дых, извергли, плюясь, поток ругательств, и только ненависть он увидел в холодных водянистых глазах» ( Там же, с. 108).
Когда явных межгрупповых различий нет, «приписывание» и внутренний выбор человека могут оказаться в согласии: группа примет индивида, даже если по крови он — «чужой». Человек, родители которого по паспорту белорусы, родившийся и выросший в Москве, воспитанный в русской культуре, может легко осуществить свой свободный выбор: он не только сам может осознавать себя русским, но его родной язык, поведение и внешний облик не мешают окружающим отнести его к этой этнической общности.
Три рассмотренные стратегии — идентификация со своей группой (поддержание позитивной этнической идентичности или принятие негативной этнической идентичности) и идентификация с доминантной группой — соответствуют линейной модели идентичности. В реальности члены группы меньшинства или выходцы из межэтнических браков имеют больше вариантов выбора, чем полная идентификация с одной из групп. Так, модель двух измерений включает четыре варианта этнической идентичности, при которых индивид с разной степени интенсивности идентифицирует себя с одной, двумя или даже несколькими этническими общностями (Berry et al., 1992).
Для большинства индивидов характерна моноэтническая идентичность, совпадающая с официальной этнопринадлежностью. Как и другие варианты идентичности она проявляется в многочисленных уровнях интенсивности. При благоприятных социальноисторических условиях позитивная этническая идентичность сопровождается чувствами гордости, достоинства, оптимизма, уверенности, удовлетворения, патриотизма (Науменко, 1997). Кроме того, в многочисленных исследованиях доказано, что существует «тесная внутренняя связь между позитивной групповой (этнической) идентичностью и аутгрупповой (межэтнической) толерантностью» (Лебедева, 1997). В то же время гиперидентичность со «своим» этносом в полиэтническом обществе сопровождается этноцентристскими стереотипами, предубеждениями по отношению к представителям других этнических групп и уклонению от тесного взаимодействия с ними. Так, в уже упоминавшемся исследовании, проведенном в Казахстане, у моноэтничных казахов субъективно предпочитаемая социальная дистанция общения с представителями русского этноса оказалась достаточно велика. Для них характерна низкая толерантность к русским в сфере близкого общения (практически все они против того, чтобы русские были их родственниками или членами семьи). Эти результаты подтверждаются и завершениями незаконченных предложений: 77,6% респондентов исключают возможность своего брака с русскими, а 19,5% предвидят распад такого брака. Негативные аттитюды к русским и высокий уровень внутригруппового фаворитизма особенно ярко проявились в том, что 71,6% респондентов обиделись бы, если бы им сказали, что по характеру они похожи на русских (Донцов, Стефаненко, Уталиева, 1997).
Моноэтническая идентичность с чужой этнической группой или смена этнической идентичности, как уже отмечалось, возможна в случаях, когда в полиэтническом обществе «чужая» группа расценивается как имеющая более высокий экономический, социальный и т.д. статус, чем «своя». Моноэтническая идентичность с чужой этнической группой ведет к полной ассимиляции, т.е. принятию традиций, ценностей, норм, языка чужой группы вплоть до — при условии принятия индивида группой — полного растворения в ней.
Сильная идентификация с обеими взаимодействующими группами ведет к формированию биэтнической идентичности. Имеющие такую идентичность люди обладают особенностями обеих групп, осознают свое сходство с обеими культурами. Казахи-билингвы нашего исследования идентифицировались не только с казахским, но и с русским этносом: они приписывали себе качества, характерные, с их точки зрения, как для типичного казаха, так и для типичного русского, а более половины из них (58,5%) соглашались, что по характеру они похожи на русских. Результаты продемонстрировали отсутствие у них и «казахского» внутригруппового фаворитизма, и негативных аттитюдов к представителям русского народа (Донцов, Стефаненко, Уталиева, 1997).
Множественная идентичность наиболее выгодна для человека, она позволяет ему использовать опыт одной группы для адаптации в другой, овладевать богатствами еще одной культуры без ущерба для ценностей собственной. Таких людей называют посредниками или мостами между культурами. Осознание и принятие своей принадлежности к двум этническим общностям благотворно сказывается и на личностном росте выходцев из межэтнических браков. Прекрасно сказала об этом Н.Н. Берберова, армянка по отцу и русская по матери:
«Я давно уже не чувствую себя состоящей из двух половинок, я физически ощущаю, как по мне проходит не разрез, но шов. Что я сама есть шов. Что этим швом, пока я жива, что-то сошлось во мне, что-то спаялось, что я-то и есть в природе один из примеров спайки, соединения, слияния, гармонизации, что я живу недаром, но есть смысл в том, что я такая, какая есть: один из феноменов синтеза в мире антитез» (Берберова, 1996, с. 51).
Hо возможна и слабая, четко не выраженная этническая идентичность как со своей, так и с чужой этническими группами — маргинальная этническая идентичность. В этом прискорбном случае человек колеблется между двумя культурами, не овладевая в должной мере нормами и ценностями ни одной из них. Подобные маргиналы, путаясь в идентичностях, часто испытывают внутриличностные конфликты. И именно поэтому внешне они могут быть агрессивно настроенными националистами — в пользу своей или в пользу чужой группы, в зависимости от того, которая из них имеет более высокий статус в обществе. Это обнаруживается в повседневной жизни, и это подтверждено результатами эмпирическими исследований. В исследовании, проведенном в Казахстане, маргиналы, плохо владеющие казахским языком и не включенные полностью в русскую культуру, оказались склонными к предубеждениям в отношении русских. Судя по ответам, они избегают близких форм социального контакта с русскими, очень осторожно относятся к тому, чтобы те были их родственниками и членами семьи. 45% считают, что при браке с русскими будут проблемы с родственниками, 25% исключили саму возможность подобного брака, а 25% затруднились с ответом, то есть испытывали дискомфорт и колебания. Демонстрируя достаточно негативные установки в отношении межэтнических контактов, а, следовательно, предпочтение внутригрупповых контактов, маргиналы пытаются решить конфликт этнической идентичности (Донцов, Стефаненко, Уталиева, 1997).
Но и модель двух измерений не описывает всех возможных стратегий сохранения человеком внутреннего благополучия при неблагоприятном сравнении его этнической общности с другими. Правда, имплицитно этот вариант заложен в ней: если существуют разные уровни осознания своей принадлежности к одной или нескольким этническим группам, значит возможен и его нулевой уровень. Иными словами, возможна слабая, четко не выраженная этническая идентичность или даже ее полное отсутствие, по крайней мере, на осознаваемом уровне. В качестве стратегии сохранения личностного благополучия она проявляется в отрицании значимости этнического фактора и как в своей жизни, так и в обществе в целом (Шлягина, Данзаева 1997).
Подобная стратегия позволяет членам групп меньшинств сохранить позитивную идентичность, исключив из нее вызывающую беспокойство идентичность этническую.
Во-первых, она может проявляться в предпочтении личностной идентичности перед этнической и социальной в целом, в осознании себя прежде всего уникальным индивидом, а не членом группы.
Во-вторых, возможна переструктуризация социальной идентичности с вытеснением из нее этнической идентичности. Проявление этой стратегии было обнаружено в уже упомянутом казахстанском исследовании: при заполнении теста Куна — Макпартланда «Кто я?» этническую принадлежность намного чаще указывали респонденты, компетентные в казахском языке(71,6%), чем не владеющие им (12,5%). Иными словами, респонденты с низким уровнем компетентности в казахском языке, чувствуя некоторую «ущербность» в качестве членов этнической группы, стремились защитить свою самооценку, вытесняя из структуры самокатегоризации этническую принадлежность и заменяя ее другими категориями (см. Донцов, Стефаненко, Уталиева, 1997).
Какие категории использует индивид, чтобы уйти от переживаний, связанных с принадлежностью к этнической группе? При формировании социальной идентичности он может опираться на гражданскую идентичность. Или причислять себя к широким наднациональным общностям — европейцам, азиатам, гражданам мира, т.е. декларировать космополитическую идентичность. Однако вытеснение из структуры социальной идентичности одной из ее важнейших составных частей — этнической идентичности — грозит, с одной стороны, потерей целостности Я- образа, а с другой — потерей связей с какой бы то ни было культурой. Утрата этнической идентичности может привести к негативным последствиям для идентичности человека в целом, что долгое время проявлялось, например, в негритянском ощу щении «я — никто», невидимости, безымянности, безликости (см. Эриксон, 1996).
Oписывая способы сохранения позитивной этнической идентичности, я сознательно опустила еще одну возможную стратегию — коллективную стратегию социальной конкуренции. В этом случае позитивные различия устанавливаются в прямом соревновании, и в случае победы группа может занять более высокое положение в обществе. К сожалению, когда законные интересы одного народа по поддержанию позитивной этнической идентичности сталкиваются с интересами других народов, социальная конкуренция очень часто перерастает в ситуации межэтнической на- пряженности. Дело доходит до открытых межэтнических конфликтов и кровопролитных войн. В 90-е гг. среди самых ожесточенных можно выделить столкновения между сербами и хорватами в бывшей Югославии, между народностями тутси и хуту в африканских государствах Бурунди и Руанде, между абхазами и грузинами и между азербайджанцами и армянами на территории бывшего СССР. Но поиски психологических причин межэтнических конфликтов и влияния на них процесса этнической идентификации требуют серьезного рассмотрения и выходят за рамки проблематики данной статьи.
Даже значение термина «этнос» до сих пор остается неоднозначным. В наши дни многие российские этнологи и психологи продолжают рассматривать этнос как реальную социальную группу, сложившуюся в ходе исторического развития общества (см. Андреева, 1996; Пименов, 1994). Но в мировой науке широкое распространение получил еще один подход к изучению этнических общностей: как социальных конструкций, возникающих и существующих в результате целенаправленных усилий политиков и творческой интеллигенции для достижения коллективных целей, прежде всего обеспечения социального комфорта в рамках культурно однородных сообществ (см. Тишков, 1997).
Oднако для психолога важны не различия — действительно радикальные — между подходами к интерпретации этноса; не столь существенно, представляют ли этносы изначальную характеристику человечества или они созданы заинтересованными в этом идеологами. Для него более важно то общее, что есть во всех подходах — от отцов-основателей психологии народов М. Лацаруса и Г. Штейнталя до Л.Н. Гумилева — признание того, что этнос является для индивидов психологической общностью, а этническая идентичность представляет собой одну из (или даже единственную) его характеристику.
С точки зрения социального психолога, не очень важно и то, на основе каких характеристик строится осознание этнической принадлежности. В качестве этнодифференцирующих, то есть отличающих данный этнос от всех других, могут выступать самые разные характеристики: язык, ценности и нормы, историческая память, религия, представления о родной земле, миф об общих предках, национальный характер, народное и профессиональное искусство. Список этот бесконечен, в нем может оказаться и форма носа, и способ запахивания халата, как у древних китайцев. Или некоторые элементы материальной культуры, которые считают значимыми для идентификации корейцы, проживающие в Средней Азии: особая терка для резки овощей, национальный маленький столик, удлиненные подушки, машинка для резки лапши (Левкович, Мин, 1996).
Значение и роль признаков в восприятии членов этноса меняются в зависимости от особенностей исторической ситуации, от стадии консолидации этноса, от специфики этнического окружения. Этнодифференцирующие признаки почти всегда отражают некоторую объективную реальность, чаще всего элементы духов- ной культуры. Но отражение может быть более или менее адекватным, более или менее искаженным, даже ложным. Например, общность происхождения членов современных этносов — это красивый миф; с одной и той же территорией могут ассоциировать себя несколько народов. Многие элементы народно-бытовой культуры сохранились только в этнографических музеях. Этнический язык может быть утрачен большинством населения и восприниматься лишь как символ единства. Так, в проведенном в Казах- стане исследовании привязанность к этническому языку студентов-казахов проявилась в частности в том, что 98,1% респондентов считают его родным, хотя четвертая часть из них «русскоязычна» (Донцов, Стефаненко, Уталиева, 1997). Иными словами, этническая общность — это прежде всего общность представлений о каких-либо признаках, а не сама по себе культурная отличительность. Совсем не случайно, попытки определить этнос через ряд признаков постоянно терпели неудачу, тем более что с унификацией культуры количество этнодифференцирующих признаков неуклонно сокращается.
Итак, с позиции психолога можно определить этнос как устойчивую в своем существовании группу людей, осознающих себя ее членами на основе любых признаков, воспринимаемых как этнодифференцирующие. Рост этнической идентичности, затронувший население множества стран на всех континентах, вначале даже получил название этнического парадокса современности, так как сопутствует все нарастающей унификации духовной и материальной культуры. В настоящее время этническое возрождение рассматривается одной из основных черт развития человечества во второй половине ХХ века. Почти повсеместный интерес к своим корням у отдельных людей и целых народов проявляется в самых разных формах: от попыток реанимации старинных обычаев и обрядов, фольклоризации профессиональной культуры, поисков «загадочной народной души» до стремления создать или восстановить свою национальную государственность.
Но если во всем мире представители разных наук уже более тридцати лет изучают этническое возрождение, то в бывшем СССР, если верить многочисленным специалистам-обществоведам доперестроечной поры, процесс шел в противоположном направлении: национальные общности не только расцветали, но и сближались, а национальный вопрос был полностью решен. На самом деле ситуация в нашей стране не отличалась от мировой, и у многих народов наблюдался рост этнической идентичности и даже этнической солидарности. Исключение, пожалуй, составлял лишь русский народ, привилегированность которого приводила к тому, что очень многие его представители очень слабо осознавали свою к нему принадлежность и не проявляли явных национальных чувств. Так, согласно результатам этносоциологических исследований, проведенных в 1988 г., около 25% русских затруднялись ответить, что их роднит со своим народом кроме «пятого пункта» в паспорте.
Мы не будем подробно останавливаться на непсихологических причинах небывалого роста этнической солидарности большинства народов бывшего СССР, а только перечислим некоторые из них: 1) имперское колониальное наследие, в частности приоритет православной церкви даже в годы гонений на религию — когда все церкви были «плохие», православная была все-таки немного лучше; 2) преступления против человечества (депортации целых народов, репрессии против национальной интеллигенции); 3) сверхпроизвольность этно-территориального членения страны. Только 53 народа из более чем 100, проживавших на территории бывшего СССР, имели свои национальные единицы, причем была установлена их строгая иерархия — союзные республики, автономные республики, автономные области, автономные округа. А статус национально-государственных образований и их границы очень часто определялись без учета численности и реального расселения народов.
В этой ситуации задолго до распада СССР многие этносы стремились к самоопределению, рассматривая существующий порядок как незаконный. Национальная напряженность проявлялась во многих регионах, случались и массовые выступления: например в 70-х — начале 80-х гг. они происходили в Грузии, Абхазии, Северной Осетии, Якутии. Этнографы и социологи знали, что на территории СССР существуют многочисленные узлы межнациональных противоречий, которые в любой момент могут вспыхнуть — Абхазия, Нагорный Карабах, Южная Осетия и многие другие. И все-таки кризис конца 80-х гг., когда гласность выпустила джинна из бутылки, застал всех врасплох. Кризис затронул практически все народы, населяющие одну шестую часть света, но формы его проявления, связанные с ростом этнической идентичности и этнической солидарности, крайне разнообразны.
Не подготовленными к кризису оказались не только государственные структуры, но и научное сообщество, многочисленные специалисты, занимавшиеся доказательством расцвета и сближения наций: историки, философы, социологи, демографы. Не подготовленными оказались и психологи, но по другой причине — этнопсихология в это время находилась в нашей стране в зачаточном состоянии. Этнопсихологические исследования не проводились с 30-х гг., когда их фактически запретили, прямо связывая с расизмом и национализмом.
Но если в жизни современного человека осознание своей принадлежности к определенному народу, поиски его особенностей — в том числе и особенностей психики — играют столь важную роль и оказывают столь серьезное влияние на отношения между людьми — от межличностных до межгосударственных, то совершенно необходимо изучение психологического аспекта этниче- ского фактора. Среди множества вопросов, требующих ответа этнопсихологов, и те, которые затронуты в этой статье: каковы психологические причины роста этнической идентичности в наше время, почему именно этнические общности часто оказываются аварийными группами поддержки в ситуации острой социальной нестабильности, какие стратегии используются людьми для поддержания позитивной этнической идентичности.
В мировой науке существует несколько объяснительных концепций этнического возрождения второй половины ХХ века. Разные социологические школы объясняют рост этнической идентичности: а) реакцией отставших в развитии народов на порождающую этнокультурное разделение труда экономическую и техноло- гическую экспансию народов более развитых; б) мировой социальной конкуренцией, в результате которой интенсифицируется внутриэтническое взаимодействие несмотря на унификацию материальной и духовной культуры; в) повышением влияния больших социальных групп в экономике и политике и облегчением процессов их сплочения благодаря средствам массовой коммуникации. При этом утверждается, что именно этнические общности оказываются в более выгодном положении, чем другие большие группы, например классы.
Мы не будем анализировать достоинства и недостатки этих социологических концепций, так как в любой из них, как справедливо отмечает этносоциолог А.А. Сусоколов (1990), этнос рассматривается как группа, призванная обеспечивать экономические и политические преимущества. А психолога этнос интересует прежде всего как психологическая общность, способная успешно выполнять важные для каждого человека функции: 1) ориентировать в окружающем мире, поставляя относительно упорядоченную информацию; 2) задавать общие жизненные ценности; 3) защищать, отвечая не только за социальное, но и за физическое самочувствие.
Человеку всегда необходимо ощущать себя частью «мы», и этнос — не единственная группа, в осознании принадлежности к которой человек ищет опору в жизни. Среди таких групп можно назвать партии, церковные организации, профессиональные объединения, неформальные объединения молодежи и т.д. и т.п. Многие люди целиком «погружаются» в одну из подобных групп, но с их помощью стремление к психологической стабильности не всегда может быть реализовано. Опора оказывается не слишком устойчивой, ведь состав групп постоянно обновляется, сроки их существования ограничены во времени, самого человека могут за какой-то проступок из группы исключить. Всех этих недостатков лишена этническая общность. Это межпоколенная группа, она устойчива во времени, для нее характерна стабильность состава, а каждый человек обладает устойчивым этническим статусом, его невозможно «исключить» из этноса. Именно благодаря этим качествам этнос является для человека надежной группой поддержки.
Конечно, кроме этнических есть и другие стабильные большие группы. Еще больше их существовало на более ранних этапах развития человечества. В традиционных обществах и сейчас имеются группы, которые лучше, чем современные этносы, выполняют ценностно-ориентационную и защитную функции. Так, получаемая от них информация не только однородна и упорядочена, но и требует однозначного, безукоризненно точного выполнения множества обрядов, сопровождающих каждый этап жизни человека от рождения до смерти, а также всю его хозяйственную деятельность. Культуры таких групп, т.е. культуры, ориентированные на предков и традиции, великий американский этнолог Маргарет Мид назвала постфигуративными.
Современные этнические общности не имеют столь непререкаемых традиций и стабильной картины мира, многие элементы их культуры размываются — интернализируется хозяйственная деятельность, жилище, пища, искусство. Этносы в значительной степени оторваны от традиций, поведение предков не рассматривается членами группы как эталон. Согласно терминологии М.Мид, это кофигуративные культуры, в которых «…преобладающей моделью поведения для людей оказывается поведение их современников» (Мид, 1988, с.342).
Но американская исследовательница предсказывала появление еще одной культурной нормы — префигуративных культур, где не предки и не взрослые современники, а сам ребенок определяет ответы на сущностные вопросы бытия. В этом случае старшие не видят повторяющимся в жизни молодых их собственный опыт. Жизнь родителей не является моделью для детей, происходит разрыв поколений. Дети как бы говорят родителям: ты никогда не был молодым в мире, где молод я.
В жизни современного общества можно обнаружить свидетельства того, что прогноз М. Мид сбывается. Тенденция к росту влияния сверстников на процесс формирования ценностнонормативных ориентаций подростков и к одновременному снижению влияния семьи зафиксирована и в эмпирических исследованиях отечественных социальных психологов. Так, Е.П. Авдуевская и С.А. Баклушинский выявили достаточно яркие, хотя и не достигшие статистической значимости изменения в социальной сети московских подростков: между 1991 и 1993/94 гг. доля сверстников в ней возросла с 42% до 50%, а доля семьи снизилась с 50% до 41% (Авдуевская, Баклушинский, 1995).
Но если бы предсказание американской исследовательницы сбылось полностью, человечество исчезло бы с лица земли. Несмотря на любые инновации, человечеству, чтобы самовоспроизводиться и саморегулироваться, необходимо сохранять связи между поколениями. Не случайно, и результаты упомянутого исследования Авдуевской и Баклушинского свидетельствуют о том, что даже в условиях быстрых социальных изменений российские подростки, хотя и интенсифицируют связи со сверстниками, ориентируются прежде всего на нормы и ценности взрослых.
Более того, в современном мире наблюдается психологический сдвиг в настроениях людей — больший интерес к корням, к традициям и обычаям предшествующих поколений. Это умонастроение есть последствие международных конфликтов, опасности ядерной войны, экологической угрозы. Человек ощущает нестабильность окружающего мира, уменьшается его оптимизм и желание смотреть вперед. Все больше людей — даже молодых — склон- ны смотреть назад и вглубь, искать поддержку и защиту в стабильных ценностях предков. Поэтому именно межпоколенные стабильные общности, прежде всего этносы, несмотря на предсказанные М. Мид и действительно наметившиеся тенденции к их разрушению, приобретают столь существенное значение в жизни современного человека.
Итак, мы выделили одну из психологических причин роста этнической идентичности во второй половине двадцатого века — поиск ориентиров и стабильности в перенасыщенном информацией и нестабильном мире. Вторая психологическая причина лежит на поверхности и ее наличие не требует особых доказательств. Это интенсификация межэтнических контактов, как непосредственных (трудовая миграция, студенческие обмены, перемещение миллионов эмигрантов и беженцев, туризм), так и опосредованных современными средствами массовой коммуникации от спутникового телевидения до сети «Интернет». Повторяющиеся контакты актуализируют этническую идентичность, так как только через сравнение можно наиболее четко воспринять свою «русскость», «еврейство» и т.п. как нечто особое.
Психологические причины роста этнической идентичности едины для всего человечества, но особую значимость этнос приобретает в эпоху радикальных социальных преобразований, приводящих к социальной нестабильности. Именно в подобный период, переживаемый Россией в настоящее время, этнос выступает в качестве аварийной группы поддержки. В СССР и кроме этносов существовали стабильные, могущественные группы, по отношению к которым очень многим людям удавалось сохранять позитивную групповую идентичность. При государственном социализме многие граждане СССР чувствовали себя полностью защищенными и оберегаемыми великой державой. Защиту человек, даже если он только декларировал коммунистические нормы и ценности, очень часто искал и у партии.
Но времена изменились. Нет больше великой державы — СССР, могущественной партии, славного комсомола. Человек остался один на один с нелегкой жизнью и не знает, кто он такой, на какие ценности ему ориентироваться. Как никогда ему требуется защита и поддержка, т.к. распад СССР и советской системы повлекли за собой массовый «культурный шок» и потерю устойчивой социальной идентичности (Андреева, 1997). А когда окружающий мир перестает быть понятным, начинается поиск групп, которые помогли бы восстановить его целостность и упорядоченность, защитили бы от трудностей пореформенной жизни.
И действительно, за последние годы в России появилось много новых групп, претендующих на эту роль — кришнаиты и хиппи, белое братство и рокеры. Предпринимаются попытки возродить уничтоженные за годы советской власти общности: действуют общества потомков дворян и купцов, все более активны «казачьи войска». Партии исчисляются десятками, если не сотнями. Но для большинства граждан России все эти группы не могут успешно выполнять ценностно-ориентационную и защитную функции из-за особенностей, о которых уже говорилось. Более того, очень часто эти объединения — во всяком случае на первом этапе своего существования — оказываются лишь инсценировками групп, если использовать термин, предложенный социологом Л.Г. Иониным (1996). Как он справедливо отмечает, в подобных группах превалируют внешние знаки идентификации: их члены осваивают символику одежды (сари, кожаные куртки, казачью форму), специфический жаргон, стиль движений и приветствий.
Многие люди «погружаются» в подобные субкультуры, но для большинства в период слома социальной системы необходимо «зацепиться» за что-то более стабильное, за намного более устойчивую группу. Как и в других странах, переживающих эпоху острой социальной нестабильности, в России такими группами оказались межпоколенные общности — семья и этнос. Не следует также забывать, что этническая идентичность является наиболее доступной формой социальной идентичности именно у нас в стране: самоотождествиться с «народом» для большинства граждан не составляет труда, так как советская паспортная система превратила «национальность» в расовую категорию, определяемую по «крови» (происхождению родителей), тогда как во всем цивилизованном мире это понятие означает гражданство.
С помощью осознания своей принадлежности к этносам потерявшие опору в жизни бывшие граждане бывшего СССР стремятся найти выход из состояния социальной неприкаянности и беспомощности, обрести психологическую безопасность и стабильность, почувствовать себя частью общности, которая имеет привлекательные черты. Конечно, на первых этапах и здесь не обходится без «инсценировок». При этом «новые этнические русские» (или украинцы, татары и т.п.) не так давно осознававшие себя прежде всего как «советских» и мало задумывавшиеся о том, что их связывает с этносом кроме пятого пункта в паспорте, часто выделяют либо самые внешние знаки идентичности (национальную одежду, другие элементы оформления внешности, стиль речи), либо глубинные факторы крови, миф об общем происхождении. Так, члены русских националистических групп опираются на идеи о великом предназначении России, рассуждают, используя архиизированный стиль речи, о тайнах русской души. Доказывая превосходство своего народа с помощью самых красивых усов или самой загадочной души, люди тем самым используют и социально-психологические механизмы, которые помогают противопоставлять свой народ всем остальным и смотреть на них сверху вниз.
Речь идет прежде всего о процессах категоризации (на «мы» и «они»), социальной идентификации и социальной дифференциации, если использовать категориальную сетку английских исследователей А. Тэшфела и Дж. Тернера, получившую широкое распространение в мировой социальной психологии (Tajfel, Turner, 1986). Они выдвинули общий психологический принцип, согласно которому дифференциация (или оценочное сравнение) категоризуемых групп неразрывно связана с другим когнитивным процессом — групповой идентификацией. Или, по меткому выражению русского мыслителя Б.Ф. Поршнева — «всякое противопоставление объединяет, всякое объединение противопоставляет, мера противопоставления есть мера объединения» (Поршнев, 1973, с. 14).
Единый процесс дифференциации/идентификации приводит к формированию социальной идентичности, которая в самом общем смысле — есть результат процесса сравнения «своей» группы с другими социальными объектами. Именно в поисках позитивной социальной идентичности индивид или группа стремятся самоопределиться, обособиться от других, утвердить свою автономность.
Этническая идентичность — составная часть социальной идентичности личности, психологическая категория, которая относится к осознанию своей принадлежности к определенной этнической общности. В ее структуре обычно выделяют два основных компонента — когнитивный (знания, представления об особенностях собственной группы и осознание себя как ее члена на основе определенных характеристик) и аффективный (оценка качеств собственной группы, отношение к членству в ней, значи- мость этого членства). Некоторые авторы выделяют и поведенческий компонент социальной идентичности, понимая его как реальный механизм не только осознания, но и проявления себя членом определенной группы, «построение системы отношений и действий в различных этноконтактных ситуациях» (Дробижева и др., 1996, с.296).
В процессе своего становления этническая идентичность проходит ряд этапов, соотносимых с этапами психического развития ребенка. Одним из первых концепцию развития у ребенка осознания принадлежности к национальной группе предложил Ж. Пиаже. В исследовании 1951 г. он проанализировал — как две стороны одного процесса — формирование понятия «Родина» и одновременно с ним развивающихся образов «других стран» и «иностранцев». Развитие этнической идентичности швейцарский ученый рассматривает прежде всего как создание когнитивных моделей, ответом на которые являются этнические чувства. Пиаже выделяет три этапа в развитии этнических характеристик: 1) в 6-7 лет ребенок приобретает первые — фрагментарные и несистематичные — знания о своей этнической принадлежности; 2) в 8-9 лет ребенок уже четко идентифицирует себя со своей этнической группой, выдвигает основания идентификации — национальность родителей, место проживания, родной язык; 3) в младшем подростковом возрасте (10-11 лет) этническая идентичность формируется в полном объеме, в качестве особенностей разных народов ребенок отмечает уникальность истории, специфику традиционной бытовой культуры.
К настоящему времени проведено большое количество исследований, в которых уточняются и конкретизируются возрастные границы этапов в развитии этнической идентичности. Первые «проблески» диффузной идентификации с этнической группой большинство авторов обнаруживает у детей 3-4 лет, есть даже данные о первичном восприятии ярких внешних различий (цвета кожи, волос) детьми до трех лет. Но практически все психологи согласны с Пиаже в том, что «реализованной» этнической идентичности ребенок достигает в младшем подростковом возрасте, когда рефлексия себя имеет для человека первостепенное значение.
В последние годы особое внимание исследователей привлек еще один аспект формирования этнической идентичности — появление у индивида чувства неизменности и устойчивости этнических характеристик — этническая константность (Ocampo, Bernal, Knight, 1993). Как свидетельствуют полученные эмпирические данные, формирование этнической константности протекает аналогично процессам усвоения постоянства половых и расовых признаков: сознательное отнесение себя к определенному этносу и использование этнических ярлыков происходит раньше, чем ребенок начинает осознавать константность этнических характеристик. Более того, К. Окампо, М. Бернал и П. Найт — сторонники теории когнитивного развития Пиаже — утверждают, что этнические константы, утверждаясь в сознании индивида в подростковом возрасте, завершают собой как формирование этнической идентичности, так и процесс поэтапного осознания неизменности основных психосоциальных характеристик. Иными словами, наблюдается четкая временная последовательность формирования трех основных констант. Осознание неизменности половых характеристик наступает в 2-2,5 года, расовых — в 8-9 лет, а этнических, в процессе которого необходимо использование сложных механизмов социокультурной идентификации и межпоколенной передачи информации — не ранее 12-13 лет.
Среди современных исследователей нет единства в вопросе о последовательности возникновения когнитивных и аффективных компонентов. Одни считают, что этнические предпочтения формируются лишь к 9-10 годам на основе достаточно значительных этнических знаний. Но в других исследованиях было обнаружено, что детские предпочтения этнических групп не всегда коррелируют с информированностью об этих группах, предубеждения могут предшествовать какому-либо знанию (Phinney, 1990).
Но какие бы вопросы ни оставались спорными, совершенно очевидно, что в процессе формирования этнической идентичности ребенок проходит ряд этапов от диффузной до реализованной идентичности и результатом этого процесса в подростковом возрасте является эмоционально-оценочное осознание своей принадлежности к этнической группе. В настоящее время все большее внимание исследователей привлекает также идея о том, что этническая идентичность содержит в себе, кроме поверхностного осознаваемого, более глубокий неосознаваемый слой (Солдатова, 1998).
Этнический статус чаще всего остается неизменным на протяжении всей жизни человека. И все-таки этническая идентичность не статичное, а динамичное образование: процесс ее становления не заканчивается в подростковом возрасте. Внешние обстоятельства могут толкать человека любого возраста на переосмысление роли этнической принадлежности в его жизни, приводить к трансформации этнической идентичности. После накоп- ления фактов рыхлое этническое сознание часто становится более устойчивым и даже может меняться, как это произошло с жителем Минска, католиком, родившимся в пограничной с Польшей Брестской области. Он «числился поляком и считал себя поляком. В 35 лет поехал в Польшу. Там убедился, что с поляками объединяет его религия, а в остальном он белорус. С этого времени осознает себя белорусом» (Климчук, 1990, с.95).
Кроме бесчисленных обстоятельств индивидуальной человеческой жизни на формирование и проявление этнической идентичности влияет целый ряд факторов, обусловленных особенностями социального окружения и межгрупповых отношений. Среди самых существенных психологи выделяют: 1) глобальные изменения в социально-политической сфере и связанные с ними изменения в межэтнических отношениях; 2) гетерогенность/гомогенность этнического окружения.
Что касается первой группы факторов, то значимые события в социальной сфере могут способствовать интенсификации этнической идентичности целого народа. Ярким примером этого является рост этнической идентичности титульных этносов независимых государств, образовавшихся на руинах советской империи. В этом случае осознание принадлежности, с одной стороны, к этнической общности, а с другой, к государству, дополняют и усиливают друг друга. В исследованиях, проведенных в 1990- 1996 гг. в Беларуси и в Литве, у групп большинства была обнаружена «глубоко политизированная позитивная этническая иден- тичность, тесно связанная с чувством Родины и гражданской принадлежности» (Науменко, 1997, с.81).
В этой ситуации этническая идентичность пробудилась и у многих русских жителей бывших союзных республик, но это сопровождалось формированием отрицательных гетеростереотипов и ростом негативных чувств, связанных с этнической принадлежностью, а также обостренным восприятием дискриминации и увеличением культурной дистанции с «титульным» этносом. Т.е. проявился «синдром навязанной этничности», который «означает, что этническая принадлежность человека, против его собственной воли и желания, становится чересчур значимой характеристикой его бытия и сознания, начинает определять его место в обществе, комплекс прав и обязанностей, а в его самоидентификации выходит на одно из первых мест» (Лебедева, 1997, с. 106).
Oсознание людьми своей этнической принадлежности значи тельно варьирует от того, живут ли они в полиэтнической или моноэтнической среде. Ситуация межэтнического общения дает индивиду больше возможностей для приобретения знаний об особенностях своей и других этнических групп, способствует развитию межэтнического понимания и формированию коммуникативных навыков. Отсутствие опыта межэтнического общения обусловливает, с одной стороны, меньшую предрасположенность к подобным контактам, с другой стороны, меньший интерес к собственной этничности.
Различия в осознании этнической идентичности обнаружены и у подростков, живущих в разных гетерогенных средах. Когда этот показатель сравнивался у русских в Беларуси и Казахстане, то выяснилось, что этническая идентичность наиболее сильно выражена у тех, кто живет в условиях сильно отличающейся по своим этническим признакам культуры (в Казахстане). А для индивидов, живущих среди представителей группы, близкой в культурном отношении (в Беларуси), осознание собственной этничности не становится жизненно важной проблемой (Романова, 1994).
Итак, этническая идентичность более четко осознается, а знания о различиях между группами приобретаются раньше, если ребенок живет в полиэтнической среде. Но насколько точны эти знания и насколько позитивны социальные установки во многом зависит от того, к какой группе он принадлежит — большинства или меньшинства. Британскими социальными психологами было выявлено, что дети пакистанских иммигрантов в Шотландии получают представление об этнических группах раньше, чем дети шотландцев, являющихся группой этнического большинства. Дети из группы меньшинства неизбежно осведомлены о доминантной культуре как через средства массовой коммуникации, так и через личные контакты. А их сверстники из группы большинства могут вообще не обладать знаниями о пакистанской культуре, если они не имеют соседей этой национальности. Они общаются в основном внутри своей группы, а контакты с национальными меньшинствами протекают в контексте доминирования норм их культуры. Но даже если члены группы меньшинства обладают знаниями о различиях между двумя культурами, это вовсе не означает, что они обязательно признают свою принадлежность к меньшинству.
В многочисленных исследованиях развития этнической идентичности, проводившихся в США, Великобритании, Новой Зеландии, дошкольникам предъявлялся набор кукол или картинки с изображением людей разных рас и национальностей и предлагалось выбрать те, которые больше похожи на них самих. Дети из групп меньшинств часто выбирали «неправильные» стимулы, например черные дети выбирали белых кукол. А белые дети выбирали кукол, действительно похожих на них.
Тенденция для членов групп меньшинства идентифицироваться с доминантной группой отражает раннюю осведомленность детей о существовании определенной социальной структуры, о том, что в обществе одни группы оцениваются выше, чем другие. В выборе кукол маленькие дети с еще не сформировавшейся социальной идентичностью либо проявляют желание принадлежать к группе с более высоким статусом, либо даже считают себя принадлежащими к ней.
С возрастом и развитием этнической идентичности у членов этнических меньшинств обычно происходит сдвиг к «внутригрупповой ориентации». В процессе социализации и инкультурации ребенок приобретает новые знания о межэтнических различиях и более четко определяет свою принадлежность к определенной группе. Одновременно, как не без сарказма писал Э. Эриксон:
«Ему внушают убеждение, что именно его «вид» входил в замысел творения всеведущего Божества, что именно возникновение этого вида было событием космического значения и что именно он предназначен историей стоять на страже единственно правильной разновидности человечества под предводительством избранной элиты и вождей»
(Эриксон, 1996 б, с. 311-312).
Иными словами, у детей целенаправленно формируется позитивная этническая идентичность. Даже несмотря на это, высокостатусная группа большинства, если можно так сказать, «социально желательная группа», может оставаться для ребенка референтной (эталонной), но «приписанным» он окажется к другой этнической общности. Это происходит из-за того, что процесс этнической идентификации представляет собой не только осознание индивидом членства в группе, но и принятие группой индивида, когда общество «решает», членом какой группы является его подрастающий член. И все-таки в случае неблагоприятного межгруппового сравнения члены этнических меньшинств имеют широкий выбор стратегий при определении этнической идентичности.
Первая - наиболее естественная для человека — стратегия состоит в стремлении сохранить или восстановить позитивную этническую идентичность, которая дает ощущение психологической безопасности и стабильности. Для этого они используют стратегию социального творчества, состоящую в пересмотре критериев сравнения. В качестве основных форм этой стратегии выступают:
а) поиск новых оснований для сравнения. С проявлением данной стратегии мы встречаемся в автостереотипах групп, потерпевших поражение в экономическом соревновании. Группы с более низким статусом имеет тенденцию характеризовать себя с точки зрения теплоты и добросердечия. Например, в российско- финском исследовании, проведенном в середине 90-х гг., нами было установлено, что московские старшеклассники воспринимали представителей своей этнической общности (русских) как гостеприимных, общительных, отзывчивых и щедрых. А финны в их представлении оказались стремящимися к успеху, деловитыми, предприимчивыми, аккуратными и добросовестными, т.е. обладающими качествами, которые способствуют достижению успеха в делах, но в России традиционно занимают низкие места в иерархии личностных черт как ценностей (Андреева и др., 1997). Другой пример успешного использования новых критериев для сравнения — движение «черное — это прекрасно» в 70-е гг. в США, которое поспособствовало тому, что идентичность афромериканского меньшинства стала намного более позитивной, а маленькие черные дети перестали выбирать белых кукол как наиболее привлекательных и похожих на них.
б) выбор для сравнения еще менее успешных или еще более слабых групп и восстановление таким путем субъективного благополучия. Так, восточные немцы после воссоединения Германии оказались на более низкой ступени социальной иерархии, чем западные, но свое недовольство они направили не на могущественное государство и не на доминантную группу западных немцев. Для сравнения они нашли еще более уязвимые группы иностранных рабочих (вьетнамцев, турок и т.д.). С этим связан рост предубеждений и агрессивных актов против иностранцев в восточных землях ФРГ.
O При принятии этнической идентичности члены групп дискриминируемого меньшинства могут выбрать и другую стратегию — принять правильную самоидентификацию вместе с негативной оценкой группы. При этом у них формируется негативная этническая идентичность. Но принимая негативную самоидентификацию, человек может по-разному реагировать на негативные суждения о своем этносе. Он может относить их к другим членам своей группы, но не к самому себе, установив психологические границы между ними и собой.
Нечто подобное обнаружил В.С. Собкин у еврейских подростков, которые при переходе от подросткового возраста к юношескому проявили тенденцию «разотождествления» перспектив своего народа в России и своих собственных: увеличилось число тех, кто считает, что для евреев нет перспектив в России, но выросла доля оптимистов относительно своих жизненных перспектив (Собкин, 1995). На наш взгляд это именно проявление рассматриваемой стратегии, а не показатель «психологической ассимиляции» — утраты этнической идентичности.
Сохранение себя как особой группы допускает и формирование идентичности по негативному принципу: «пусть мы такие плохие, но это действительно мы». Подобное аффективное подчеркивание принадлежности выявлено во Франции у выходцев из стран Северной Африки.
Третья стратегия состоит в попытке сменить группу. Если рассматривать этнос как биосоциальный организм, то он оказывается группой с нулевым уровнем межгрупповой мобильности: никто не может выбирать этническую группу, к которой хотел бы принадлежать, этничность есть наследуемое качество. Однако в наше время редко кто, придерживаясь столь крайней точки зрения, определяет этническую принадлежность человека по «крови». Большинство исследователей считает ее скорее приписываемым, чем наследуемым качеством. Как уже отмечалось, в процессе социализации и инкультурации общество «приписывает» ребенка к определенному этносу. В результате у большинства людей проблемы выбора не возникает, но многие, прежде всего члены групп меньшинства и выходцы из межэтнических браков, проходят через «постоянный внутренний референдум» на лояльность к той или иной общности. У них в процессе этнической идентификации кроме критерия приписывания (то, кем другие их воспринимают) большую роль играет и критерий внутреннего выбора (то, кем они сами себя осознают). Весьма современно звучат слова замечательного русского ученого Г.Г. Шпета о том, что принадлежность человека к народу определяется не биологической наследственностью, а сознательным приобщением к тем культурным ценностям и святыням, которые образуют содержание истории народа: «Человек, действительно, сам духовно определяет себя, относит себя к данному народу, он может даже «переменить» народ, войти в состав и дух другого народа, однако опять не «произвольно», а путем долгого и упорного труда пересоздания детерминирующего его духовного уклада» (Шпет, 1996, с.371).
Критерий приписывания особенно важен, когда этничность проявляется в очень явных физических характеристиках, например расовых различиях. Даже люди, имеющие объективные основания причислять себя к какой-либо общности, например дети из смешанных в расовом отношении браков, часто оказываются чужими для нее: кем бы сам себя не осознавал мулат, для белых он — африканец, а для черных — белый. Много примеров подобной несбалансированности двух указанных критериев мы найдем в художественной литературе. Раскрытию этой проблемы посвящен роман современного американского писателя Т. Корагессана Бойла «Восток есть Восток». Герой романа, сирота, не знавший отца-американца, и в раннем детстве потерявший мать-японку ищет и не находит Родину-мать. В Японии Хиро Танака оказался вечным чужаком:
«Длинноносый. Маслоед поганый. Эти оскорбления преследовали его всю жизнь. Он рыдал на руках у бабушки после детского сада, был козлом отпущения в начальных классах, в средней школе его без конца лупили, а из морского училища,… пришлось уйти, потому что соученики не давали ему прохода. Они называли его гайдзином, «иностранцем»
(Корагессан Бойл, 1994, с. 12).
Хиро мечтал воссоединиться с многоплеменным американским народом. Но когда он попадает в США, американцы тоже ненавидят его и — в силу трагического стеченья обстоятельств — травят, травят в буквальном смысле слова, как дикого зверя:
«Поймали, затравили. Наставили ружья, напустили собак… Ведь он, в сущности, одной с ними породы, вот в чем все дело-то, неужели они не поняли? Тоже из их своры. Но не видят, не чувствуют. Надели наручники, дали под дых, извергли, плюясь, поток ругательств, и только ненависть он увидел в холодных водянистых глазах» ( Там же, с. 108).
Когда явных межгрупповых различий нет, «приписывание» и внутренний выбор человека могут оказаться в согласии: группа примет индивида, даже если по крови он — «чужой». Человек, родители которого по паспорту белорусы, родившийся и выросший в Москве, воспитанный в русской культуре, может легко осуществить свой свободный выбор: он не только сам может осознавать себя русским, но его родной язык, поведение и внешний облик не мешают окружающим отнести его к этой этнической общности.
Три рассмотренные стратегии — идентификация со своей группой (поддержание позитивной этнической идентичности или принятие негативной этнической идентичности) и идентификация с доминантной группой — соответствуют линейной модели идентичности. В реальности члены группы меньшинства или выходцы из межэтнических браков имеют больше вариантов выбора, чем полная идентификация с одной из групп. Так, модель двух измерений включает четыре варианта этнической идентичности, при которых индивид с разной степени интенсивности идентифицирует себя с одной, двумя или даже несколькими этническими общностями (Berry et al., 1992).
Для большинства индивидов характерна моноэтническая идентичность, совпадающая с официальной этнопринадлежностью. Как и другие варианты идентичности она проявляется в многочисленных уровнях интенсивности. При благоприятных социальноисторических условиях позитивная этническая идентичность сопровождается чувствами гордости, достоинства, оптимизма, уверенности, удовлетворения, патриотизма (Науменко, 1997). Кроме того, в многочисленных исследованиях доказано, что существует «тесная внутренняя связь между позитивной групповой (этнической) идентичностью и аутгрупповой (межэтнической) толерантностью» (Лебедева, 1997). В то же время гиперидентичность со «своим» этносом в полиэтническом обществе сопровождается этноцентристскими стереотипами, предубеждениями по отношению к представителям других этнических групп и уклонению от тесного взаимодействия с ними. Так, в уже упоминавшемся исследовании, проведенном в Казахстане, у моноэтничных казахов субъективно предпочитаемая социальная дистанция общения с представителями русского этноса оказалась достаточно велика. Для них характерна низкая толерантность к русским в сфере близкого общения (практически все они против того, чтобы русские были их родственниками или членами семьи). Эти результаты подтверждаются и завершениями незаконченных предложений: 77,6% респондентов исключают возможность своего брака с русскими, а 19,5% предвидят распад такого брака. Негативные аттитюды к русским и высокий уровень внутригруппового фаворитизма особенно ярко проявились в том, что 71,6% респондентов обиделись бы, если бы им сказали, что по характеру они похожи на русских (Донцов, Стефаненко, Уталиева, 1997).
Моноэтническая идентичность с чужой этнической группой или смена этнической идентичности, как уже отмечалось, возможна в случаях, когда в полиэтническом обществе «чужая» группа расценивается как имеющая более высокий экономический, социальный и т.д. статус, чем «своя». Моноэтническая идентичность с чужой этнической группой ведет к полной ассимиляции, т.е. принятию традиций, ценностей, норм, языка чужой группы вплоть до — при условии принятия индивида группой — полного растворения в ней.
Сильная идентификация с обеими взаимодействующими группами ведет к формированию биэтнической идентичности. Имеющие такую идентичность люди обладают особенностями обеих групп, осознают свое сходство с обеими культурами. Казахи-билингвы нашего исследования идентифицировались не только с казахским, но и с русским этносом: они приписывали себе качества, характерные, с их точки зрения, как для типичного казаха, так и для типичного русского, а более половины из них (58,5%) соглашались, что по характеру они похожи на русских. Результаты продемонстрировали отсутствие у них и «казахского» внутригруппового фаворитизма, и негативных аттитюдов к представителям русского народа (Донцов, Стефаненко, Уталиева, 1997).
Множественная идентичность наиболее выгодна для человека, она позволяет ему использовать опыт одной группы для адаптации в другой, овладевать богатствами еще одной культуры без ущерба для ценностей собственной. Таких людей называют посредниками или мостами между культурами. Осознание и принятие своей принадлежности к двум этническим общностям благотворно сказывается и на личностном росте выходцев из межэтнических браков. Прекрасно сказала об этом Н.Н. Берберова, армянка по отцу и русская по матери:
«Я давно уже не чувствую себя состоящей из двух половинок, я физически ощущаю, как по мне проходит не разрез, но шов. Что я сама есть шов. Что этим швом, пока я жива, что-то сошлось во мне, что-то спаялось, что я-то и есть в природе один из примеров спайки, соединения, слияния, гармонизации, что я живу недаром, но есть смысл в том, что я такая, какая есть: один из феноменов синтеза в мире антитез» (Берберова, 1996, с. 51).
Hо возможна и слабая, четко не выраженная этническая идентичность как со своей, так и с чужой этническими группами — маргинальная этническая идентичность. В этом прискорбном случае человек колеблется между двумя культурами, не овладевая в должной мере нормами и ценностями ни одной из них. Подобные маргиналы, путаясь в идентичностях, часто испытывают внутриличностные конфликты. И именно поэтому внешне они могут быть агрессивно настроенными националистами — в пользу своей или в пользу чужой группы, в зависимости от того, которая из них имеет более высокий статус в обществе. Это обнаруживается в повседневной жизни, и это подтверждено результатами эмпирическими исследований. В исследовании, проведенном в Казахстане, маргиналы, плохо владеющие казахским языком и не включенные полностью в русскую культуру, оказались склонными к предубеждениям в отношении русских. Судя по ответам, они избегают близких форм социального контакта с русскими, очень осторожно относятся к тому, чтобы те были их родственниками и членами семьи. 45% считают, что при браке с русскими будут проблемы с родственниками, 25% исключили саму возможность подобного брака, а 25% затруднились с ответом, то есть испытывали дискомфорт и колебания. Демонстрируя достаточно негативные установки в отношении межэтнических контактов, а, следовательно, предпочтение внутригрупповых контактов, маргиналы пытаются решить конфликт этнической идентичности (Донцов, Стефаненко, Уталиева, 1997).
Но и модель двух измерений не описывает всех возможных стратегий сохранения человеком внутреннего благополучия при неблагоприятном сравнении его этнической общности с другими. Правда, имплицитно этот вариант заложен в ней: если существуют разные уровни осознания своей принадлежности к одной или нескольким этническим группам, значит возможен и его нулевой уровень. Иными словами, возможна слабая, четко не выраженная этническая идентичность или даже ее полное отсутствие, по крайней мере, на осознаваемом уровне. В качестве стратегии сохранения личностного благополучия она проявляется в отрицании значимости этнического фактора и как в своей жизни, так и в обществе в целом (Шлягина, Данзаева 1997).
Подобная стратегия позволяет членам групп меньшинств сохранить позитивную идентичность, исключив из нее вызывающую беспокойство идентичность этническую.
Во-первых, она может проявляться в предпочтении личностной идентичности перед этнической и социальной в целом, в осознании себя прежде всего уникальным индивидом, а не членом группы.
Во-вторых, возможна переструктуризация социальной идентичности с вытеснением из нее этнической идентичности. Проявление этой стратегии было обнаружено в уже упомянутом казахстанском исследовании: при заполнении теста Куна — Макпартланда «Кто я?» этническую принадлежность намного чаще указывали респонденты, компетентные в казахском языке(71,6%), чем не владеющие им (12,5%). Иными словами, респонденты с низким уровнем компетентности в казахском языке, чувствуя некоторую «ущербность» в качестве членов этнической группы, стремились защитить свою самооценку, вытесняя из структуры самокатегоризации этническую принадлежность и заменяя ее другими категориями (см. Донцов, Стефаненко, Уталиева, 1997).
Какие категории использует индивид, чтобы уйти от переживаний, связанных с принадлежностью к этнической группе? При формировании социальной идентичности он может опираться на гражданскую идентичность. Или причислять себя к широким наднациональным общностям — европейцам, азиатам, гражданам мира, т.е. декларировать космополитическую идентичность. Однако вытеснение из структуры социальной идентичности одной из ее важнейших составных частей — этнической идентичности — грозит, с одной стороны, потерей целостности Я- образа, а с другой — потерей связей с какой бы то ни было культурой. Утрата этнической идентичности может привести к негативным последствиям для идентичности человека в целом, что долгое время проявлялось, например, в негритянском ощу щении «я — никто», невидимости, безымянности, безликости (см. Эриксон, 1996).
Oписывая способы сохранения позитивной этнической идентичности, я сознательно опустила еще одну возможную стратегию — коллективную стратегию социальной конкуренции. В этом случае позитивные различия устанавливаются в прямом соревновании, и в случае победы группа может занять более высокое положение в обществе. К сожалению, когда законные интересы одного народа по поддержанию позитивной этнической идентичности сталкиваются с интересами других народов, социальная конкуренция очень часто перерастает в ситуации межэтнической на- пряженности. Дело доходит до открытых межэтнических конфликтов и кровопролитных войн. В 90-е гг. среди самых ожесточенных можно выделить столкновения между сербами и хорватами в бывшей Югославии, между народностями тутси и хуту в африканских государствах Бурунди и Руанде, между абхазами и грузинами и между азербайджанцами и армянами на территории бывшего СССР. Но поиски психологических причин межэтнических конфликтов и влияния на них процесса этнической идентификации требуют серьезного рассмотрения и выходят за рамки проблематики данной статьи.
Литература
- Авдуевская Е.П., Баклушинский С.А. Особенности социализации подростка в условиях быстрых социальных изменений // Ценностно-нормативные ориентации старшеклассника. Труды по социологии образования. Том Ш. Выпуск IУ. М.: ЦСО РАО, 1995. С. 118-132.
- Андреева Г.М. Социальная психология. М.: Аспект Пресс, 1996.
- Андреева Г.М. Психология социального познания. М.: Аспект Пресс, 1997.
- Андреева Г.М., Хелкама К., Дубовская Е.М., Стефаненко Т. Г., Тихомандрицкая О.А. Уровень социальной стабильности и особенности социализации в старшем школьном возрасте // Вестник Моск. ун-та. Сер. 14. Психология. 1997. № 4. С.31-41.
- Берберова Н.Н. Курсив мой: Автобиография. М.: Согласие, 1996.
- Бойл Корагессан Т. Восток есть Восток //Иностранная литература. 1994. № 8. С. 5-179.
- Гумилев Л.Н. Этносфера: История людей и история природы. М.: Экопрос, 1993.
- Гусейнов Г., Драгунский Д. Новый взгляд на старые истины // Ожог родного очага. М.: Прогресс , 1990. С. 7-28.
- Донцов А.И., Стефаненко Т.Г., Уталиева Ж.Т. Язык как фактор этнической идентичности//Вопросы психологии. 1997. № 4. С. 75-86.
- Дробижева Л.М., Аклаев А.Р, Коротеева В.В., Солдатова Г.У. Демократизация и образы национализма в Российской Федерации. М.: Мысль, 1996.
- Ионин Л.Г. Социология культуры. М.: Логос, 1996.
- Климчук Ф.Д. Этнос и перепись: парадоксы статистики // Ожог родного очага. М.: Прогресс, 1990. С. 92-106. Лебедева Н.М. «Синдром навязанной этничности» и способы его преодоления // Этническая психология и общество. М.: Старый сад, 1997. С.104-115.
- Левкович В.П., Мин Л.В. Особенности сохранения этнического самосознания корейских переселенцев Казахстана //Психологический журнал. 1996. Т.17. № 6. С.72-81.
- Мид М. Культура и мир детства. М.: Наука, 1988.
- Науменко Л.И. Этническая идентичность. Проблемы трансформации в постсоветский период // Этническая психология и общество. М.: Старый сад, 1997. С.76-88.
- Пименов В.В. Этнология: предметная область, социальные функции, понятийный аппарат // Этнология. М.: Наука, 1994. С. 5-14.
- Поршнев Б.Ф. Противопоставление как компонент этнического самосознания. М.: Наука, 1973.
- Романова О.Л. Развитие этнической идентичности у детей и подростков: Автореф. дис. … канд. психол. наук. М., 1994.
- Собкин В.С. Сравнительный анализ особенностей ценностных ориентаций русских и еврейских подростков // Ценностно-нормативные ориентации старшеклассника. Труды по социологии образования. Том Ш. Выпуск IУ. М.: ЦСО РАО, 1995. С. 6-63.
- Солдатова Г.У. Психология межэтнической напряженности. М.: Смысл, 1998.
- Сусоколов А.А. Структурные факторы самоорганизации этноса // Расы и народы. Вып. 20. М.: Наука, 1990. С.5-39.
- Тишков В.А. Очерки теории и политики этничности в России. М.: Институт этнологии и антропологии РАН, 1997.
- Шлягина Е.И., Данзаева Э.У. Зависимость актуального этнопсихологического статуса личности от ее характерологических черт // Этническая психология и общество. М.: Старый сад, 1997. С. 347-355.
- Шпет Г.Г. Психология социального бытия. М.: Институт практической психологии. Воронеж: МОДЭК, 1996.
- Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис. М.: Издательская группа «Прогресс», 1996.
- Berry J.W., Poortinga Y.H., Segall M.H., Dasen P.R. Cross-cultural psychology: Research and applications. Cambridge etc.: Cambridge University Press, 1992. Ocampo K.A., Bernal M.E., Knight G.P., Gender, race, and ethnicity: the sequencing of social constancies // Ethnic identity: Formation and transmission among Hispanics and other minorities. Albany: State University of New York, 1993. P.11-30.
- Phinney J. Ethnic identity in adolescents and adults Review of research // Psychological Bulletin. 1990. Vol. 108(3). P. 499-514.
- Tajfel H., Turner J.C. The social identity theory of intergroup behavior // Psychology of intergroup relations / Ed. by S. Worchel, W.G. Austin. Chicago: Nelson-Hall, 1986. P. 7-24.
Статьи автора
Версия для печати
Добавить в «любимые статьи»
Блоггерам - код красивой ссылки для вставки в блог
Информация об авторе: Т. Г. Стефаненко
Опубликовано: March 1, 2007, 12:00 am
Еще для блоггеров: код красивой ссылки для вставки в блог
Количество статей: 1
Статьи
Версия для печатиДобавить в «любимые статьи»Блоггерам - код красивой ссылки для вставки в блог
Информация об авторе: Т. Г. Стефаненко
Опубликовано: March 1, 2007, 12:00 am
Комментарии
1
(гость)
06.06.2004 17:46
Публикации Т.Г. Стефаненко используется в работе научно-исследовательского Отдела библиотековедения Российской национальной библиотеки
2
(гость)
06.06.2004 17:46
Статья очень интересна ,актуальна и понятна, хотя и встречаются мало используемые понятия, но им тут же дается объяснение доступным языком. Также неоспоримым достоинством является широкий и подробный обзор исследований, касающихся этнической идентичности.
3
(гость)
06.06.2004 17:46
Пригодится
4
(гость)
06.06.2004 17:46
Мне эта статья пришлась очень кстати. Спасибо.
5
(гость)
06.06.2004 17:46
Ну незнаю что и сказать?
6
(гость)
06.06.2004 17:46
Желательно бы осветить прблемы стабилизации этнических отношений
7
(гость)
06.06.2004 17:46
Очень интересная, понятная и хорошо структурированная статья. Сделан прекрасный обзор новейших исследований в области национальной идентичности. Проведена параллель Эриксоновской идентичности личности с этнокультурной идентичностью национальной групы. Большое спасибо за вашу прекрасную статью.
8
(гость)
06.06.2004 17:46
Большое Спасибо. студентка-психолог.
9
(гость)
06.06.2004 17:46
очень хотелось бы переписываться с Вами, очень интересная тема, могу поделиться своими исследованиями. Ольга E-mail8 og1975@mail.ru
10
билялова Гульмира (гость)
06.06.2004 17:46
полезно знать
11
Ксения (гость)
06.06.2004 17:46
побольше бы информации в интернете о формировании этнической идентичности у подростков
12
(гость)
06.06.2004 17:46
СПАСИБО!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
13
Оля (гость)
06.06.2004 17:46
занимаюсь этой темой в дипломной работе
14
Крук (гость)
06.06.2004 17:46
Большое спасибо
15
Alisa (гость)
06.06.2004 17:46
Horoshaja rabota. Mne prigodilasj.
16
Инга Пилия (гость)
06.06.2004 17:46
Очень серьезная и актуальная работа. Хотелось бы продолжения работы, тем более что вопросы уже поставлены. Буду следить за публикациями . С уважением
17
(гость)
06.06.2004 17:46
поболше результатов новых исследований о трансформации этнической идентичности
18
Иван (гость)
06.06.2004 17:46
Отличная статья
19
Tatyana (гость)
06.06.2004 17:46
Статья является частью учебника, дает неплохой обзор проблем , возникающих при изучении этноса, ставит важные и нужные вопросы, ответы на которые требуют новых исследований.
20
Аскар Джумагельдинов (гость)
06.06.2004 17:46
статья очень актуальна для развития моего сюжета диссертации по межкультурной психологии во Франции и в Казахстане.Моя тема как раз в русле Вашей проблематики ~ Культурные различия и формирование идентичности у подростков в Казахстане и во Франции.Сравнительный анализ. А Ваш учебник "Этнопсихология" стал для меня ещё в Казахстане Первым серьёзным пособием в области "Межкультурной психологии", которую теперь уже на уровне Диссертации изучаю в Университете Лион 2. О себе~ Меня зовут Джумагельдинов Аскар, 28 лет, в 2003 году успешно защитил диплом "Магистра псхологии" во Франции, Университет Нанси 2 по специальности "психология межкультурных отношений". В настоящее время- Докторант специальности "Межкультурная психология" Университета Лион 2 во Франции.
21
Oleg (гость)
06.06.2004 17:46
Very Good
22
эльвира (гость)
06.06.2004 17:46
хотелось бы связаться с Вами
23
Анна (гость) (гость)
01.10.2004 10:14
Статья оказалась очень полезной в моей профессиональной деятельности, а я — преподаватель этносоциологии. Большое спасибо!
24
swetlana (гость)
25.03.2005 13:17
актуальность освещённой в статье проблемы в нашем регионе только раскрывается, тем ценнее будет моё выступление на конференции по актуальным проблемам современного общества! ссылка на ВАШУ статью обязательна.
25
Сергей (гость)
18.05.2005 10:02
Здравствуйте! Татьяна Гавриловна!!
Я занимаюсь исследованием национально-психологических особенностей народов Красноярского Края. Хотел узнать где можно найти Стандартный Этнопсихологический Опросник?
26
dinst (гость)
02.06.2005 15:03
Желательно, чтобы было описание структуры и типов этнической индентичности
27
Konstantin (гость)
16.10.2005 20:18
Dostatochno interesno. Nadejus, chto mne prigoditjsja.
28
Ева (гость)
06.11.2005 11:23
Статья, да и в общем вся книга очень понравилась. Я считаю, что это первый научный источник по проблемам этнопсихологии. Буквально проглотила Вашу книгу!!! А вдохновила меня на это Уталиева Ж. Т., у которой Вы были научным руководителем. Мне очень хотелось бы осветить проблему маргинальности. Этим займусь в своей кандидатской или докторской диссертации. Если есть какие либо пожелания, то я их с нетерпением жду. eva_kaisarova@mail.ru
29
Валентин (гость)
07.03.2006 22:57
Мне бы тоже очень хотелось узнать, где можно найти Стандартный Этнопсихологический Опросник? Надеюсь на ответ… спсибо…
anarh2@yandex.ru
30
Игорь Татарский (гость)
03.05.2006 13:36
Спасибо! В нашем сложном мире нужно больше подобных исследований и материалов.
31
Соня Манусян (гость)
17.05.2006 12:31
Мне тоже статья пришлась кстати, как и все ваши другие публикации. Я тоже по вопросу этнопсихологических опросников либо других методик, измеряющих этнич. самосознание, идентичность. Спасибо
32
Соня Манусян (гость)
17.05.2006 12:36
мне тоже статья пришлась кстати, как и ваши другие публикации. Я тоже по вопросу этнопсихологического опросника либо других методик измеряющих этнич. самосознание, идентичность и можно ли их достать по интернету. Спасибо manussian@yahoo.com
33
Яна (гость)
12.02.2008 12:42
Спасибо большое за предоставленную информацию, это очень интересно. Я сама русская, но живу в Казахстане и у нас мало инфомации на эти темы. Спасибо, ещё раз. 
34
кира (гость)
11.05.2008 16:05
очень актуальная тема.Я в дольнейшем желаю связать со своей темой:Этнопсихологическое восприятие цвета у школьников младшего и среднего возраста.а именно модель развития.Спасибо
35
Сергей (гость)
26.06.2008 21:36
Хорошо пишите, по вашей книге \"Этнопсихология\" сдаём госэкзамен по антропологии. Вот с префигуративной культурой Мид я не согласен — не вижу различий между этой и кофигуративной. Кажется Мид просто было лестно жить на смене эпох…
36
Anton (гость)
18.08.2008 18:39
Спасибо за статью!
37
Денис (гость)
11.01.2009 01:54
Здравствуйте, Татьяна Гавриловна.
Прочитал вашу книгу «Этнопсихология». Пока лучшей книги, освещающей этнопсихологические вопросы, чем эта — не нашёл. В нашей организации планируется в ближайшем будущем осуществить создание психологической лаборатории по этнопсихологии. Поэтому сейчас мы хотели бы посоветоваться со специалистами в этом направлении. В связи с чем хочется связаться с вами по интернет-почте или каким-либо другим способом. Заранее благодарен: dfromp@ukr.net
38
Денис (гость)
11.01.2009 01:54
Здравствуйте, Татьяна Гавриловна.
Прочитал вашу книгу «Этнопсихология». Пока лучшей книги, освещающей этнопсихологические вопросы, чем эта — не нашёл. В нашей организации планируется в ближайшем будущем осуществить создание психологической лаборатории по этнопсихологии. Поэтому сейчас мы хотели бы посоветоваться со специалистами в этом направлении. В связи с чем хочется связаться с вами по интернет-почте или каким-либо другим способом. Заранее благодарен: dfromp@ukr.net
39
Арафель (гость)
14.01.2009 17:37
а я чуть не уснула….сдайте кто нить за меня экзамен(( я вторые сутки без сна…
40
настя (гость)
26.03.2009 19:42
Страницы: 0 | 1
просто нереальное спасибо!!!спасение для студента 
