Да вот, собссно...
<HTML>Опущу предыстрию почему именно здесь я вывешиваю этот рассказ, написанный мной пару лет назад без претензий на художественную прозу. Так сложилось. Так надо, что бы "здесь".
Но, тем не менее... Мне кажется, что в описанной ситуации есть интересный психологический кундштюк. Может кто кинет пару строк по поводу?
Рассказ.
Он был зубным врачом. Ну, да. Тогда он только что окончил институт и что-то еще, прилагающееся к этому заведению. Он был талантливым зубным врачом. Лечить у него зубы было одно удовольствие. До и после того, как я усаживалась в зубоврачебное кресло, мы ходили курить. Травили байки, я смеялась. Он редко смеялся громко, как правило, улыбался.
У него была хорошая мягкая улыбка. Да и вообще внешняя мягкость была его неотъемлемым свойством. Такая вот толстая оболочка мягкости, которая не воспринималась ни как сила, ни как слабость. Это не был защитный слой. Это просто было. Этим нельзя было воспользоваться в своих интересах. Он сам не использовал это ни для чего.
А под этой мягкостью, по крайней мере, это было видно мне, угадывался очень прочный толстый стержень. И опять же, было ясно, что этот человек спокойно будет делать то, что он решил. И ничто не сможет его остановить делать то, что он считает нужным. При чем, что тоже было мне очевидно, в этом не будет моментов противопоставления или излишнего напора. Он никогда не перейдет какую-то одному ему ведомую грань, за которой исполнение того, что он считает нужным перейдет в манифестацию силы или чего-то похожего на принципы. Все в нем было очень гармонично.
Может быть, это называется обаянием. А может быть цельностью.
Его отношение к деньгам... Он никогда не заговаривал об оплате. У меня вообще было ощущение, что если его не спросить: «Сколько?», а просто встать и уйти, то он воспримет это совершенно нормально. Можно было отложить оплату до того момента «когда будут деньги». Было ощущение, что он вообще не помнит кто и сколько ему должен. Не то, что его не интересовали деньги… Скорее в его гармоничном мире деньги приходили к нему сами и в нужном количестве.
Иногда я ловила себя на мысли, что не хотела бы быть его женой. Что я не завидую его будущей жене. Мысли были странные. Сейчас думаю, что все дело в том, что семейная жизнь это всегда своего рода «антагонизм в симбиозе». «Антагонизм…» может быть гармоничным, а может быть и нет, но это всегда «взаимоотношения», всегда реакция: противопоставления, уступок, отстаивания мыслимых и не мыслимых свобод, попыток изменить партнера, изменения себя, короче, всего того, что происходит между двумя людьми, которые не равнодушны друг к другу. А он был самодостаточен. Спокойно не декларативно самодостаточен.
Потом мы не виделись года три, я поменяла место работы, образовалось много новых знакомых девиц. Коллектив у нас был молодой. И все это время я исправно поставляла ему «клиентуру». И вдруг… Девицы просто стали подходить, что называется по одной, и хихикая рассказывать какие-то странные для меня вещи. Странные. Что-то типа того, что он одной рукой выдергивает зуб, а другой… ну, да, где-то там у нее шарит. И все прочее в том же ключе, с теми же подробностями. Разговоры эти мне не нравились. Потому что, как пел Высоцкий: «я ненавижу сплетни в виде версий», потому что… Да я просто не обращала внимания на эти разговоры и они падали сами собой.
Про себя подумала, что у парня видимо сдвиг. Видимо, подобного рода сдвиги случаются у врачей. Почти аналогичную историю я читала у хирурга Углова. Ему вскрывал нарыв на пальце хирург в поликлинике, но Углов, как профессионал, с одной стороны, не мог не оценить красивой работы коллеги, а, с другой, прекрасно понимал, что боль, которую причиняет ему врач, ничем не оправдана. Когда Углов спросил: «И давно это с вами», врач заплакал. Он все про себя знал сам.
Я забыла об этой истории.
Вспомнилась она совершенно неожиданно, когда настал момент следующего посещения.
Я уселась в кресло и положила руку на подлокотник. Он прикрыл мою руку ладонью и посмотрел мне в глаза с чуть заметным ожиданием ответа. Взгляд был глубоким и долгим. Прекрасный взгляд. В нем даже почти не было вопроса. Казалось, что вот сейчас он как обычно скажет: «Ну, начнем?» и попросит открыть рот. Но пауза явно затягивалась, а пожатие ладони, лежащей на моей руке было чуть сильнее, чем требовалось для такого рода вопроса, задаваемого врачом пациенту. Ну, что ж… Я подарила ему ответный взгляд. Мой взгляд был не менее прекрасен. В моем взгляде ничего нельзя было прочесть кроме страха перед бормашинкой. Да, честного страха перед бормашинкой. И все. Честного… до сих пор улыбаюсь, когда вспоминаю эту ситуацию. Дальнейшее лечение зубов прошло спокойно и без глупостей. Отношения влились в прежнюю колею.
А я потом вспомнила тот «страх», который он должен был читать в моем взгляде. И один момент заинтересовал меня. Почему «честный страх» перед бормашинкой, а не просто «страх»? Откуда эта «честность»? Так вот интересный момент. У каждого человека есть моральные устои. И нет хуже ситуации, на мой взгляд, когда эти устои приходится декларировать вслух, дабы уберечь себя от совершения действий, расходящихся с внутренними убеждениями. Нет ничего глупее женщины, объясняющей, что «она замужем, и потому…», короче, манифестаций типа: «Я честная девушка». По крайней мере, если конечной целью не является заинтересовать партнера своей особой. Глупые пошлые декларации.
Но, оказывается, есть другой ход: трансформация не продекларированных вслух устоев в нечто другое, в фундамент действий, которые напрямую не могут быть истолкованы, как манифестация моральных принципов, скажем так.
Вот такую трансформацию интуитивно я и произвела тогда. Вот почему «страх перед бормашинкой» оказался «честным». Можно было снять страх перед бормашинкой вообще, но нельзя было снять «честный страх». Потому что честность в данном случае и была тем фундаментом, с которым было не понятно, что делать, пока он имел отношение к бормашинке, потому что он имел отношение совсем к другим вещам. Вещам, которые не будучи названными вслух, не давали возможности разобраться с ними «старым дедовским способом».
М-мм-да, выводить в сознание подобного рода штучки… это сильно на любителя.
Потом мы не виделись еще года два или три. Где-то в этот период он успел жениться и развестись.
Я пришла то ли залечить очередную дырку, то ли договориться о приеме кого-то из моих знакомых… Он поведал, что теперь лечит зубы только тем, кому потом и вставляет. Что он занялся металлокерамикой, что это отличные зубы, лучше настоящих, и тут же стал предлагать мне какие-то свои услуги за безумные деньги. И, как и раньше, сказал, что если проблемы с деньгами, он подождет, что деньги можно отдавать частями…
Но это уже была сделка.
Не было ничего: ни твердого толстого стержня, ни толстой мягкой оболочки. Он был банален и неуловимо суетлив. Он делал деньги. Где-то, видимо, он допустил ошибку. Или неудачная семейная жизнь дала трещину в его цельности, или его экзерсисы с девицами в зубоврачебном кресле, или что-то еще. Я мало знаю о его жизни. Но деньги перестали приходить к нему сами и в тех количествах, в которых были необходимы.
Теперь он их зарабатывал.</HTML>
